Что такое башня и что она может символизировать? Пожалуй, первым на ум придет слово “возвышение”, следом – его практический эффект, помощь в ориентации. Представление об оптических преимуществах вписано в архитектурную традицию перспективы от Вавилонской башни до паноптических высотных структур. Кажется, такой порядок можно назвать константой и равновесием. Пошатнуть его не так-то просто, ведь механизм возникновения последовательности ассоциаций обеспечивается культурой и нашим персональным восприятием со всем шлейфом опытов его применения.
Попробуйте представить себе неподвижную башню, подсветить в ней те смысловые ярусы, что устанавливают восходящий вектор мысли и контакта с реальностью. А после – перевернуть их, не касаясь материальной составляющей башни. Такая конструкция утратит телос, так как она утратит завершенность, перестав даровать взгляд сверху и открывать обозримое пространство. Ее воздействие на субъекта так же изменится. Войдя внутрь, человек обнаружит, что вертикаль сгибается внутрь, не ввысь, ведя в плотность основания, к напряжению глубины.
Структура, ранее открывавшая окружающую ее реальность, получает свою собственную, бесспорно граничащую с миром, но обособленную от него частичку. Башня открывается с ракурса топологии накопления, которая означает перегрузку, а не приравниваемая к росту. Культурные, символические, аффективные отложения здесь слипаются в наслоения без порядка, в плотности без перспективы. Идея слоев все еще требует порядок, встроенный в логику появления башни, а следовательно и ее вытягивания ввысь. Но если вообразить, что архитектура прекращает стремиться дальше, сверх себя, продолжая идентичное стремление субъекта-строителя или обозревателя, то в ней теряется прежнее пространство, однако сохраняется масса. Башня становится устройством онтологической компрессии: местом, где плотность формы достигает предела различимости.
Для субъекта данная перестановка слагаемых имеет последствия. Дар возможности движения, разметки мира, контроля окружающей действительности также позволял утвердить себя в качестве субъекта власти над миром. Теперь структура рассеивает дистанцию, формировавшуюся между ней и человеком в момент созерцания с ее высоты. Когда взгляд уходил к горизонту, то дистанция пролегала между точкой, на которой он сосредотачивался, к которой устремлялись мысли, и физическим положением человека. Инверсия, затрагивающая структуру и распространяющаяся на человека, работает как втягивающая сила, вбирающая все, что оказывается в ее границах.
Также башня служит метафорическим модулем для осмысления времени в онтологически нарушенном виде. Она не вмещает хронос, не отсчитывает последовательность, а конденсирует слои без порядка, порождая давление воспоминания, плотность знаков, окаменелость опыта. Фактически, башня – это время, утратившее вектор, и потому обрушивающееся вовнутрь. Такое время не считывается как последовательность, из которой вырастает история, оно обращается в удерживаемые следы невозможного будущего.
Трагично ли звучит все вышесказанное? Утрата стабильности, гарантий “продолжения”, безусловно, вселяет чувство печали, может, легкой меланхолии. Однако я стараюсь развивать иной лейтмотив. Башня вводит в зону плотности, где различение допускает переосмысление всей системы координат и ориентиров. Башня разочаровывает как символ, одновременно огорчая и развеивая колдовские путы прежнего уклада, вместе с тем она разворачивает сцену субъективной перегрузки. Читатель, подобно герою, не восходит, чтобы усилить свое зрение, он выдерживает давление смыслов, проходит через испытание, чем возвращает себе способность видить.
Важно учесть, что башня – отдельно взятая фигура текста, раскрывающая его смысловые интенции. Она соседствует с другим символом, зиккуратом, организующим раскрытие содержания. Зиккурат определяет композицию сгущений и восходящего ритма; башня – инвертор, сжимающий вертикаль внутрь. В визуальном плане она – тень от избытка света: когда явленность нарастает до такой степени, что перспектива исчезает.
Итак, башня сбрасывает с себя ярмо метафоры возвышенного, получая роль архитектонического коррелята перегрузки. Она воплощает устройство инверсии, где субъект теряет координаты, но сохраняет связность. Она структурирует пространство падения как условие возвращения к себе – в поле напряженной формы.
