Красная смерть

Вторая часть тетралогии. Первая: Мор бесцветия.


Теперь уже никто не сомневался, что это Красная смерть.
Она прокралась, как тать в ночи. Один за другим
падали бражники в забрызганных кровью пиршественных
залах и умирали в тех самых позах, в каких настигла их смерть.
(“Маска красной смерти”, Эдгар Аллан По)

Современному человеку свойственно жить привычками: он идет на работу, платит налоги, работает, развлекается, ни в коей мере ни пытаясь осознать причин и смыслов во всем этом. Просто вроде бы так нужно и так живет большинство.

Цвета, которые он видит на жизненном пути, ему приятны или неприятны, иногда удивляют – как оригинальный рекламный щит, а иногда наводят тоску – как однообразные стены домов.

Но нечто малое, почти неуловимое, иногда проскальзывает на периферии цветовой гаммы окружающего мира…

Тревожное, пунцовое пятно светофора, размазанные по асфальту останки голубя, растянувшийся вдоль горизонта, кровоподтек заката… Все это вызывает неясное беспокойство, желание отвернуться, удалиться и не замечать того, что нарушает алгоритм привычной жизни.

Но как бы старательно обыватель не прятался в системе личного комфорта и удобства, красная весть вынудит его себя узнать.

Красный мир

В религиях манифестационизма (таких как индуизм, даосизм и др.) красный цвет, как правило, означал активное начало, силу и созидательную энергию. Это цвет жизни.

Сходное значение обнаруживается в исламской традиции. В ней красный – это цвет жизненной энергии, храбрости и целеустремленности.

В иудаизме – это, прежде всего, цвет крови, жертвоприношения, коим искупаются грехи и очищается душа (“Тогда придите – и рассудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное – как снег убелю; если будут красны, как пурпур – как волную убелю”).

В христианской картине мира на красном цвете стоит серьезный, метафизический акцент: его символизм раскрывает всю драму священной истории и свидетельствует неизбывную Благую Весть.

Красный – цвет крови Христа, крестного подвига во имя рода человеческого, совершенного Богом по своей безграничной, предвечной Любви. Багряный – символ царского достоинства, обретаемого в мучениях и страданиях, ведь именно в багряницу облачали римские солдаты Христа, насмехаясь и унижая Его («Тогда воины правителя, взяв Иисуса в преторию, собрали на Него весь полк и, раздев Его, надели на Него багряницу…»).

В глубине красного цвета, в факте безусловной жертвенности, сопряженном с мучениями и страданиями, обретается подлинное рвение в вере, сила и достоинство.

Жизнь не исчерпывается красным цветом, но без него она и не начинается.

Алая история

В начале алой истории – бескорыстное жертвование своей жизни было естественным и не нуждающимся в каких-либо побуждающих факторах и рациональных обоснованиях. Струящийся по кровеносным сосудам цвет не воспринимался как ценность сам по себе, ценность он обретал только как безусловная жертва во имя большего, чем дано в индивидуальной жизни.

Так называемые “примитивные” народы поддерживали целостность Космоса при помощи различных ритуалов, связанных с добровольной жертвой – вещи, животного, части себя, а в некоторых культах, в крайних случаях, и всей человеческой жизни кого-либо.

Могущественные империи, сложные государственные образования, самобытные цивилизации и целые миры – в фундаменте всякого созидания всегда лежала алая субстанция (жизненная энергия), приносимая в жертву.

Воины проливали ее на поле брани, государственные деятели и труженики лишались ее в самоотверженном труде, а представители трансцендентных измерений отдавали ее всю во имя высших смыслов. Это же было и одним из аспектов иерархии. Внизу были те, кто жертвовал и был способен жертвовать свою жизнь лишь частично, какую-то часть приберегая лично для себя или для родных, не забывая о материальном достатке и нуждах плоти. На вершине были те, кто отдавал всю свою жизнь во имя фундаментальной идеи, высшего смысла и безграничной цели. Наличие этого центрального, высшего уровня, было тем полюсом, вокруг которого выстраивалась живая вселенная той или иной традиционной цивилизации, в которой каждый обретал и постигал собственную ценность, вне зависимости от того, какую долю своей жизни он приносил в жертву. Даже тогда, когда в частных случаях верный порядок мира нарушался, живое присутствие полюса делало это отклонение временным и относительным.

На следующем витке алой истории полюс ослаб или скрылся, точнее, ослабло и сузилось человеческое восприятие. У некоторых из предоставленных самим себе людей начало зарождаться едкое сомнение, трусливое малодушие и пока еще очень малые, сугубо личные желания. Развиваясь, эта тенденция породила Новое Время и Просвещение – иной миропорядок, при котором каждая истраченная мера пурпура должна была возмещаться в том или ином эквиваленте со стороны государства. А смысл государства свелся исключительно к этому. Жертва более не бескорыстна и не безусловна, и должна иметь практическую выгоду.

Бывшая ранее священной алая субстанция становится объектом рыночных отношений – ее продают и покупают (как наемный труд), ради идей ею жертвуют лишь иногда и только если эти идеи подразумевают впоследствии значительную компенсацию израсходованной червонной валюты – для себя или для потомков.

Закономерным итогом алой истории является полное нежелание последних людей вообще отдавать хоть частицу своей жизни ради чего-то, не причастного к индивидуальному комфорту и частной выгоде.

Разумеется, речь идет о магистральной, основополагающей тенденции, которая многократно нарушалась на примерах целых государств, народов, групп людей и судеб, тем не менее, оставаясь неизменной.

Багряная политика

Лишенный цвета мир породил из себя три основных политических направления – либеральное, коммунистическое и группу идеологий, обозначаемых как “Третий путь”. При этом стоит отметить, что только либеральная идеология в полной мере соответствовала охваченному бесцветной чумой миру, была его прямым и чистым продуктом. В два других направления затесались некоторые остатки изначальных цветов. Они отнюдь не составляли полноценную цветовую гамму, как в целостной традиционной цивилизации, но присутствовали в причудливой, подчас внутренне противоречивой и парадоксальной, палитре бытия.
Тем не менее, само присутствие некоторого цветового следа открывало рискованную перспективу его реализации.

Быть может последним, страшным и потрясающим явлением красного цвета был Советский Союз. Он возник в издыхающем мире высыхающих красок – в мире, где будущее не обещало ничего, кроме погружения в бесцветное ничто, и противостоять этому было возможно, лишь придав красному знамени глубинное цветовое измерение.

Множественные мазки мучений и страданий, самоотверженной жертвенности народа, исступленной ярости и неистовой веры создали багряный континент советской вселенной. В его границах красный цвет был неуязвим для зловещих щупалец капитализма, потому что в его глубине была искренняя жертва, а не привлекательность и ликвидность, как в бесцветном мире буржуазии.

Однако и это величественное полотно обветшало… Советские вожди и алые кшатрии позабыли великие мечты и, подпав под гипноз иллюзорно пестрых, но, по сути, бесцветных, благ, превратились в унылых чиновников или одержимых олигархов, неспособных думать ни о чем, кроме материального пресыщения. Вслед за ними жертвенный пурпур выветрился и у всех остальных людей, отныне искренне полагающих, что их индивидуальные потребности и влечения – есть начало и конец всего сущего.

Красная смерть

Современный мир похож на бесцветный фон перед которым ничего нет. Люди более не наполняют его цветом.
Отяжелевшие от бесцветного фаст-фуда души не рисуют небесных лестниц из лазури, не беседуют на изумрудном языке с природой и не воплощают свой жизненный пурпур в бескорыстных деяниях. Они лишь колеблются в скоплениях случайных желаний, неосмысленных прихотей и преходящих одержимостей, полагая, что этого достаточно для “жизни”. Иными словами, у них нет качества, отличавшего бы их от бесцветного фона.

Но полотно современного мира всё же не бесцветно, покуда есть те, кто, выворачивая вены, рисует или чертит алые узоры без специальных условностей и выгод. Не всякий рисунок красив и не всякий чертеж точен, но даже если человеческая судьба будет походить на прямой росчерк или не слишком выразительную пунцовую кляксу – в ней будет то достоинство, о котором не силах помыслить никто из самодовольных бурдюков, преступно удерживающих в себе животворящий пурпур.

Красный цвет способен нарушить зловещее равновесие бесцветной системы. Даже когда он сокрыт в суеверно страшащемся жертв и страданий человеке, в нем есть опасный для мира сего потенциал. По этой причине в современном мире, особенно в его виртуальном сегменте, так распространена тема особо кровавого насилия. Тарантиновские фильмы фонтанируют кровью, компьютерные игры дают обширные арсеналы для беспощадных расправ над врагами, а в интернете кровь и выпущенные внутренности уравниваются с конвульсивными телепузиками и беззаботными котиками. Этот фееричный, виртуальный поток размывает глубину красного цвета, обращает его в один из аспектов потребляемого зрелища, в котором нет жертвенного измерения и страдательного очищения.

Современные люди подобны людям из истории “Маска красной смерти” Эдгара Аллана По: они замыкаются в чертоге выгодной (или желаемо выгодной) работы и развлечений, как люди из рассказа прячутся в крепости монастыря среди пиров и утех. И пытаются ускользнуть они от одного и того же – от красной смерти. Но у тех и у других одинаковый конец – от красной смерти им не спрятаться нигде, потому что она в них самих, в той тайной силе, что течет по их кровеносным сосудам, дарующей достоинство тем, кто ею жертвует, и обрекающей на бесславную погибель тех, кто на это не решается.

Каждый встретится со смертью, но тот, кто будет идти ей на встречу сам, смывая в красном дожде самопожертвования свою прихотливую и жадную индивидуальность, встретится с ней еще при жизни.

И больше уже никогда.


За текст благодарим коллегу из Мифологического клуба “Дельфин”.

Иллюстрация: Agnes Cecile.

Похожее