Истоки этого материала
На все комментарии не ответишь, хотя по ним можно сделать срез понимания или непонимания, формы выражения солидарности в согласии или возражении. Мне очевидно, и я писал об этом в карточках в марте, что иной раз люди проявляют скепсис с единственным ограничением в виде наличия или отсутствия симпатии к предмету обсуждения.
Конфликтующая с мировоззрением или мироощущением информация побуждает к пересмотру и переоборудованию не только парных тезисов, которым предлагается замена, но всей сети ценностей и установок, связанных с ними. Даже в бриколаже, собираемом из пригодных и удобных, не провоцирующих рефлексию и вопросы запчастей, есть синкретичная цельность. Скептики такого рода есть и среди несогласных, и среди согласных. Здесь дело остается как раз за “синкретичным ядром” и проявлением его избирательности, выцепляющей годящиеся детальки.
Я же побуждаю всех взглянуть на этот материал в качестве экспозиции, что возвращает Вас самих к себе с вопросами: что Вы увидели? Как это соотносится с известным Вам ранее? Как это относится к Вам? Последний интеллектуальный шаг по выстраивании мостика от предложенного ко вниманию до Вас – Ваш опыт читателя. И, как мне кажется после собирания текста воедино, Ваш опыт человека, живущего в этом мире.
В начало политических координат будут положены комментарии к 2м публикациям, представленные в иллюстрациях к данному посту.
https://vk.com/wall-98154015_104400
https://vk.com/wall-98154015_104350
О признаках фашизма и его природе
Нам привычно мыслить структурно и организованно, ожидая за каждым словом ясных и четких коннотаций. Для шага в сторону от повседневной речи, где мы руководствуемся конвенциональными, интуитивно схватываемыми значениями и полями приложения понятия, достаточно адресовать самим себе вопрос: “как Я определяю то или иное понятие?”
Опасность подводных течений, скрытых за гладью неприметной и привычной лексики, тут же даст о себе знать. Строптивость языка весьма наглядна в определении заурядных слов из повседневной речи, прежде всего, из-за естественности и автоматизма в их применении, под которыми скрывается глубина необдуманного. Не менее обременителен и подбор вместо общего наименования уникального слова, максимально точно передающего запримеченный нами потенциальный денотат. Похожее собрание сюжетов о сложности ориентации в значениях мы можем встретить в определении ключевых понятий в нашей культуре и социальных науках, специфическом регионе языка.
Понятия и категории в социальных науках конструируются теми, кто этими науками занимается, то есть сознательно вводит их в оборот, обрабатывает пласты применений и как раз пишет все эти объемные монографии, рассматривающие историю одного слова. В случае с фашизмом – это именно такой сюжет, рядом с которым существует позиция о трудности определения данного понятия. Как уже было сказано, слова обычно используют конвенционально понятно, что относится и к вводимым в рамках социальных наук. Ведь они формируют дискурсы, где впоследствии высказываются другие ученые, исследователи, где слова переносятся в плоскость обыденном речи.
В известном смысле мы договариваемся о том, что считать фашизмом, либерализмом и коммунизмом. Нам под силу расширить или сузить объём понятия, как произвольно, так и аргументированно. То есть каждый пользователь может на свое усмотрение изменить список критериев таким образом, что никто, кроме Муссолини, не будет считаться фашистом, но это будет локальным высказыванием и очень маргинальным ревизионизмом, который в академическом сообществе никто не примет. Поэтому, когда спор заходит о семантике таких сконструированных терминов, лучшая и наиболее надежная стратегия – ссылка на авторитеты, на применимость и актуальную, принятую позицию в отношении интересующего понятия. Таким образом, я решил отправить скептиков-ревизионистов к людям, которые годами занимаются фашизмом и построили свои карьеры на его изучении, которые заслужили признание в данном амплуа. Последним возражением, остающимся после этого, будет то же локальное высказывание – выражение несогласия, ставящее собственную удобоваримую точку зрения над точкой зрения сообщества.
Последнее замечание перед прыжком в бездну исследований фашизма относится к «признакам». В сущности, признак указывает на наличие условий для отнесения предмета рассмотрения к классу вещей. Сделаю маленькое отступление. В аналитической философии мы можем найти разработанную теория свойств, в общих чертах совпадающую со средневековой схоластикой. Например, у философии Эдварда Джонатана Лоу есть понятие «bare particular», которое восходит к Аристотелю и означает предмет, лишённый всех свойств, – нечто вроде средневековой материи. Об этом можно читать тут и тут. При этом другие философы, такие как Гален Стросон, полагают, что предмет полностью исчерпывается своими свойствами. Существует уйма классификаций свойств, но самое главное различие, артикулируемое в классификациях, сводится к различию между сущностными/эссенциальными и случайными/акцидентальными свойствами. Сущностное свойство С для вещи В – такое, что вещь В существует если и только если она обладает С. Например, необходимое свойство яблока – быть плодом растения Malus domestica. Случайное – быть зелёным. Или в модальных терминах сущностное свойство необходимо для вещи, а акцидентальное – возможно. Но понятие фашизма – нематериально, оно не эссенциально и возникло в обществе, его референт произволен, более того, данное понятие родовое, охватывающее группу политических режимов, существовавших в XX в. Этот экзистенциальные генезис нужно иметь в виду. И применимость понятия к сходным режимам, сохраняющим канву в историографии мира, сохраняется в современности. А стремление сузить его до 1 или мелкой группы – это частное словоупотребление, отсылающее нас к фигуре частного пользователя понятия.
Я выбрал двух исследователей. Роберта Соуси, написавшего статью для Британники, и Тимоти Снайдера, написавшего статью для «The New York Times». Акцент на данных текстах сделан из-за обращения к ним в качестве источника признаков фашизма, где один материал – рафинированная абстракция, а другой – результат приложения к нашей современности.
Роберт Соуси – засуженный профессор истории оберлинского колледжа, американский историк, специализирующийся на французком фашизме 24-39 годов, на европейском фашизме и европейской интеллектуальной истории XX в. Подробнее о нём.
Тимоти Снайдер – американский историк, профессор Йельского университета. Специализируется на истории Восточной Европы и, в частности, Украины, Белоруссии, Литвы, Польши и России нового времени. Пишет о проблемах национализма, тоталитаризма и холокоста. Подробнее о нём.
Роберт Соуси напоминает нам о происхождении слова «фашизм» от латинского «fasces», фасции или фаски, пучки вязовых или березовых прутьев, перетянутые красным шнуром и являвшиеся сперва атрибутом власти древнеримских царей, а в эпоху Республики – высших магистратов. Однако сакральный смысл слов не передается новому человеку просто с повторным применением.
Американский историк подчеркивает, что фашистские партии и движении имели отличия. Фашисты знамениты своим оппортунизмом, решимостью и способностью синкретично интегрировать в свои лозунги и программы изменения ради победы на выборах или консолидации власти. В то же время, разношёрстность представителей фашистской идеологии не мешает вывести ряд ключевых признаков и предпосылок, культивируемых в данном родовом понятии.
Исходная точка фашизма, используемая его политическими носителями в качестве опоры, – это чувство экономической и социальной незащищенности в обществе, тревога по отношению к другим политическим идеологиям, страх за будущее. Каждое положение подхватывается фашистской риторикой и патетично развивается, предлагая нуждающимся героическую фигуру, вокруг которой можно консолидироваться, вверяя ей словно Спасителю ответственность за будущее, а взамен – получая обещания и рецепт от бед и невзгод, политическое мировоззрение, не оставляющее слепых пятен на карте мира и истории.
У ясности есть цена. Для трансляции модели мира в общество нужен язык, а для исполнения обещаний – сила и мотивация для обращения в силу. Объединяет лучше всего враг. Классическая черта фашизма – ненависть к левым движениям, в особенности к марксизму. Фашизму присущи милитаристский национализм, презрение к избирательной демократии, политическому и культурному либерализму. Воспеваемыми добродетелями в фашистских режимах являются воинские качества; либеральные и демократические ценности, напротив, принижаются в своем достоинстве. Этой идеологии свойственна амбиция создать «Фольксгемайншафт» или народную общность, где индивидуальное будет подчинено благу нации, устанавливаемому вождем – квинтэссенцией тоталитарной логики режима. И одновременно с коллективизацией, размытием индивидуального в управляемой стихии толпы, уживается вера в существование естественной социальной иерархии, в правление элит. Так экономические программы большинства фашистских движений воплощали консервативные воззрения, исключающие возможность социалистического распределения благ и заботящиеся, прежде всего, о богатых и состоятельных словах общества. Революции в классах не происходило, так как традиционная классовая структура при фашистских режимах сохранялась и позиции старой элиты смешивались с партийным руководством. Что касается независимых организаций рабочих, то они замещались корпоративистским устройством: само государство превращается в корпорацию, регулирующую сектора промышленности, сельского хозяйства и т.д., устанавливая правила распределения благ и привилегий с социальными гарантиями в соответствии с определяемыми им же заслугами. Такое государство пытается породить «нового человека», несущего в себе авангард ценностей режима.
Фашизм – это идеология или философия государства, подчеркивающего превосходство и прославленность своего государства-носителя среди прочих стран; общество, где не ставится под вопрос необходимость беспрекословного повиновения единственному лидеру, подчинения индивидуальной воли – государственной власти, а все это сопровождается суровым подавлением инакомыслия. В логике фашистской государственной машины почти всегда (например, в Бразилии этого не было) проявляются империализм, тяга к экспансии, где часто имплицитно скрываются идея постоянной мобилизации духовных и производственных мощностей, а также – разрешение экономических проблем путем присвоения территорий, ресурсов (природных, капитальных, прочих экономических).
Раскрытие данного политического режима сопряжено с формированием нарратива, задающего любому гражданину ракурс для самовосприятия и восприятия истории. Семена идеологии рассаживаются в процессе воспитания почти в масштабе древнегреческой пайдейи. Во-первых, в молодости подчеркивается ее витальность, полнота жизненной энергии. Восхваляются физическая сила, юный задор, идеализм и способность к самопожертвованию. Во-вторых, делается упор на формирование характера вместо приоритета интеллектуального роста и расширения кругозора, ключевой детали в конструкции, обеспечивающей трансляцию власти и волеизъявления и замещающей самостоятельную рецепцию с применением критического и независимого мышления. В-третьих, призывы и воспитательная модель презентуются через термины поколений, оппозиции предшественникам, которые могут быть как воплощениями «золотого века», так и действующими лицами «эпохи упадка». Упадок, в свою очередь, – концептуальная мишень, прорабатываемая в лозунгах, этической картине мира и легитимизирующая любые радикальные практики вроде нетерпимости, репрессий и насилия. Понятие декаданса или упадка означало несколько вещей: материализм , потакание своим слабостям, гедонизм, трусость, физическую и моральную мягкость. Противоположностью декаданса была «духовность», которая превосходила материализм и порождала самодисциплину и мужественность. Духовное отношение предполагало определенный эмоциональный аскетизм, позволяющий избежать чувства жалости к своим жертвам.
Кроме штрихов о делах давно минувших дней Роберт Соуси касается и новейшей истории, а заодно – истории Восточной Европы, прослеживая метаморфозы фашистской и крайне правой мысли. Среди многочисленных примеров он приводит «Черную сотню» – свободное объединение крайне правых организаций, сформировавшееся в России в первые годы 20 века. Роберт Соус описывает их идеологию в модусе отрицания и принятия. Согласному ему, черносотенная идеология была антикосмополитической, антисемитской, антимасонской, антизападной, антидемократической, антиэгалитарной, антилиберальной и антидекадентской и несла в себе решительное принятие Русской православной церкви , армии и авторитарного правительства. В их мышлении так же присутствовали теории заговора, помогавшие объяснять кризисы и упадки возложением ответственности на евреев и масонов.
Второй текст, предложенный к ознакомлению и написанный Тимоти Снайдером, отличается еще меньшей степенью отстраненности от современной истории, чем материал на Британнике с разделами, например, про Владимира Жириновского, и направляет выработанный историком аналитический аппарат на настоящее время. Язык и метод, применяемые Снайдером, ранее прилагались к рассмотрению новейшей истории Восточной Европы, этому посвящены как статьи, так и некоторые книги, к примеру, «Дорога к несвободе: Россия, Европа, Америка». Я предлагаю вынести за скобки непосредственно контекст, с которым Вы можете ознакомиться лично, и сосредоточиться на признаках, выводимых ученым и полагаемых в качестве достаточных для определения фашистского режима. Важно, что перечисляемые черты согласуются с приведенными Робертом Соуси свойствами фашистской идеологии, напоминая о конвенциональности, как минимум, в отношении данного режима в его абстрактной форме.
Тимоти Снайдер ставит во главу угла централизацию власти в руках одного человека, лидера, чья личность окружена культом. Этот квазирелигиозный мотив соседствует с рядом других культов и явлений нарратива режима или его внутренней мифологии: воспевание войны и культ мертвых, миф о золотом веке, миф об очищающей и возвышающей силе насилия, миф о мобилизации духовных сил в неисчерпаемом противостоянии. Именно насилие и монополия на его применение, интерпретацию – второй главный аспект, который можно маркировать в высказывании Снайдера. Эта категория раскрывается в специфическом визуальном языке, в формировании культурными кодами перспективы, с которой данная категория будет восприниматься в качестве справедливой, в восстановлении состояния государства в момент «золотого века», в указании врага. Примечательна мысль Карла Шмитта, приводимая Тимоти Снайдером: «Ведь фашистская политика начинается, как сказал нацистский мыслитель Карл Шмитт, с определения врага».
Тут я хочу вспомнить об Умберто Эко, в адрес которого прозвучали ремарки, бросающие тень на результат его интеллектуального труда – статью о «Вечном фашизме». Действительно, Умберто Эко не был политическим мыслителем. Его статус интеллектуала и ученого происходят из написания художественной литературы, исследований языка и семиотики, просвещенческой деятельности и изучения эстетики с массовым обществом. Как человек к годам расцвета его научной карьеры, да и последним годам жизни, он был обладателем интеллектуального аппарата колоссальных мощностей: широта мысли, прозорливость и острота ума, привитое годами умственных экзерсисов внимание к деталям, колоссальная эрудиция. При разговоре о нем мне приходит в голову первым делом не «Имя розы», но «Роль читателя», где Умберто Эко в нескольких эссе знакомит нас с тонкостями его семиотической модели, его понимания отношения между текстом и читателем или даже реципиентом во всем объеме понятия. Полагаю, данное произведение легко может задать интонацию, показывающую положение Умберто Эко как мыслителя, не нарушаемую никакими восклицаниями и сразу характеризующую дистанцию между читателем, перелистывающим страницы и пыхтящим в усилии понять, и автором, сумевшим придать форму такому полету мысли. Возвращаясь к перечислению источников его статуса в мировом сообществе, я хочу остановиться на последнем пункте – массовом обществе. Умберто Эко прожил долгую жизнь, став свидетелем падения нацистской Германии и многих фашистских режимов, наблюдая эти умонастроения в родной Италии. Более того, ему, завсегдатаю библиотек, архивов и человеку любознательному вряд ли составляло труд обращаться к анналам прошлого, знакомясь с историей родной страны, Европы и ее культуры. А культура Европы в XX в. неразрывна с историей политических режимов, в ней всегда всплывают крепко сплавленные пары понятий: диктатура-массовое общество и политика-эстетика.
Таким образом, его усилие по выведению признаков ур-фашизма или вечного фашизма – это не результат досужего интереса, а (при прочтении работы целиком это становится еще очевиднее) плод рефлексии над собой, над массовым обществом, над историей общества, где творилась его личная биография. Каждый пункт в нем не сводится к лаконичному предложению, а располагает подчерком мыслителя – его рассуждениями и пояснениями, открытостью генезиса умозаключения и предложением взглянуть на путь от истока до тезиса, тем, что отличает настоящего ученого от творца лозунгов. Я позволю себе привести некоторые из них здесь. Уверен, у многих закрадется интенция взглянуть с новой оптикой на знакомые вехи истории. Ведет ли такое прочтение к истине – решать Вам после обсуждения со своим мироощущением и самолюбием скепсисом.
1. Первой характеристикой ур-фашизма является культ традиции.
Традиционализм старее фашизма. Он выступает доминантой контрреволюционной католической мысли после Французской революции, но зародился он в поздний эллинистический период как реакция на рационализм классической Греции. В средиземноморском бассейне народы разных религий (все они с равной толерантностью были допускаемы в римский Пантеон) искали откровения, явленного на заре истории человечества. Это откровение испокон веков таилось под покровом языков, чей смысл утратился. Откровение было вверено египетским иероглифам, кельтским рунам, а также священным, доселе не проясненным памятникам азиатских религий. Эта новая культура неизбежно оказывалась синкретичной. Синкретизм — это не просто, как указывают словари, сочетание разноформных верований и практик. Здесь основа сочетаемости — прежде всего пренебрежение к противоречиям. Исходя из подобной логики, все первородные откровения содержат зародыш истины, а если они разноречивы или вообще несовместимы, это не имеет значения, потому что аллегорически все равно они все восходят к некоей исконной истине. Из этого вытекает, что нет места развитию знания. Истина уже провозглашена раз и навсегда; остается только истолковывать ее темные словеса. Достаточно посмотреть «обоймы» любых фашистских культур: в них входят только мыслители-традиционалисты. Немецко-фашистский гнозис питался из традиционалистских, синкретистских, оккультных источников. Наиважнейший теоретический источник новых итальянских правых, Юлиус Эвола, смешивает Грааль с «Протоколами Сионских мудрецов», алхимию со Священной Римской империей. Сам тот факт, что в целях обогащения кругозора часть итальянских правых сейчас расширила обойму, включив в нее Де Местра, Генона и Грамши, является блистательной демонстрацией синкретизма. Поройтесь в американском книжном магазине на стеллажах под табличкой «New Age». Вы увидите в куче мистической белиберды даже и св. Августина, который, насколько мне известно, фашистом не был. Вот сам по себе принцип валить в кучу Августина и Стоунхендж — это и есть симптом ур-фашизма.2. Традиционализм неизбежно ведет к неприятию модернизма.
Как итальянские фашисты, так и немецкие нацисты вроде бы обожали технику, в то время как традиционалистские мыслители обычно технику клеймили, видя в ней отрицание традиционных духовных ценностей. Но, по сути дела, нацизм наслаждался лишь внешним аспектом своей индустриализации. В глубине его идеологии главенствовала теория Blut und Boden — «Крови и почвы». Отрицание современного мира проводилось под соусом отрицания капиталистической современности. Это, по существу, отрицание духа 1789 года (а также, разумеется, 1776-го) — духа Просвещения. Век Рационализма видится как начало современного разврата. Поэтому ур-фашизм может быть определен как иррационализм.6. Ур-фашизм рождается из индивидуальной или социальной фрустрации.
Поэтому все исторические фашизмы опирались на фрустрированные средние классы, пострадавшие от какого-либо экономического либо политического кризиса и испытывающие страх перед угрозой со стороны раздраженных низов. В наше время, когда прежние «пролетарии» превращаются в мелкую буржуазию, а люмпен из политической жизни самоустраняется, фашизм найдет в этом новом большинстве превосходную аудиторию.7. Тем, кто вообще социально обездолен, ур-фашизм говорит, что единственным залогом их привилегий является факт рождения в определенной стране.
Так выковывается национализм. К тому же единственное, что может сплотить нацию, — это враги. Поэтому в основе ур-фашистской психологии заложена одержимость идеей заговора, по возможности международного. Сочлены должны ощущать себя осажденными. Лучший способ сосредоточить аудиторию на заговоре — использовать пружины ксенофобии. Однако годится и заговор внутренний, для этого хорошо подходят евреи, потому что они одновременно как бы внутри и как бы вне. Последний американский образчик помешательства на заговоре — книга «Новый мировой порядок» Пэта Робертсона.8. Сочлены должны чувствовать себя оскорбленными из-за того, что враги выставляют напоказ богатство, бравируют силой.
Когда я был маленьким, мне внушали, что англичане — «нация пятиразового питания». Англичане питаются интенсивнее, чем бедные, но честные итальянцы. Богаты еще евреи, к тому же они помогают своим, имеют тайную сеть взаимопомощи. Это с одной стороны; в то же время сочлены убеждены, что сумеют одолеть любого врага. Так, благодаря колебанию риторических струн, враги рисуются в одно и то же время как и чересчур сильные, и чересчур слабые. По этой причине фашизмы обречены всегда проигрывать войны: они не в состоянии объективно оценивать боеспособность противника.
Про дугинизм и неоевразийство
Творческая и политическая активность Александра Дугина, как это ни забавно звучит, началась в прошлом тысячелетии и длится уже более 40 лет. Это очень плодовитый автор, пожалуй, мыслитель и даже культурное явление. В биографию его юности плотно вшиты история русского андерграунда и сюрреализма, маргинальный и богемный русский мир конца Советского Союза, где активизировались буйные воды культуры и духовного, наш одиозный ренессанс, прорывающийся из подполья. Открытия новых рубежей знаний походили на падение плотин. Потоки информации обрушивались как потоки испепеляющего света, смешивались и соединялись в причудливые химеры мысли, скрещивая катакомбное христианство, гностицизм, апокрифы Проклятых поэтов, стихи и литературу модерна, теософию Блаватской и Гурджиева, эстетику радикальных политических идеологий с опустошаемыми угодьями советского воспитания, пытавшегося породить образцовых граждан. Из годов того периода, минуя главы про «Южинский кружок» и юношеский политический активизм, я предлагаю выделить только 2 штриха в биографии Александра Дугина, чей флёр, как мне показалось после знакомства с 11 его произведениями и рядом видео-выступлений, был пронесен через года.
Первый штрих. Музыкальный альбом «Кровавый навет», сотворенный Александром под псевдонимом Ганс Зиверс, отсылая нас то ли к Вольфраму Зиверсу, генеральному секретарю Аненербе, чья казнь с таинственной молитвой в пышных тонах описана в романе «Утро магов» (произведение, не вызывающее доверия и, к слову, прочитанное А.Д.), то ли к иному Зиверсу, возможно, из немецко-балтийского дворянского рода. Впрочем, в пользу первой гипотезы свидетельствует проявляемый интерес к Аненербе.
Второй штрих. Кандидатская, на нее можно взглянуть здесь. Не могу пройти мимо исключительно русскоязычного списка литературы из 34 книг, где 10 ссылок ведут на собственного научного руководителя, д.ф.н., проф. Ростовского Юридического института МВД РФ Верещагина В. Ю. К слову, с ним же Александр Дугин защитил и докторскую спустя 3 года по теме «Трансформация политических институтов и структур в процессе модернизации традиционных обществ» уже с 917 источниками, ссылаясь и на самого себя в 34 пунктах. Любопытно, что защите кандидатской и докторской посвящен целый сайт, где можно найти и стенограмму защиты. О процессе защиты кандидатской есть воспоминания с ярко выраженными оценочными суждениями и экспрессией, что побудило меня самому пробежаться по кандидатской и ограничиться парой сухих умозаключений. В содержании кандидатской, итогах параграфов и в концовке работы я заприметил давно закрепившееся (судя по более миниатюрным письменным высказываниям) влечение к arcanum древности, о которых автор все же высказывался, и пренебрежение к модерну, постмодерну, а главное – к науке, этой аллегории прогресса и усугубления проклятого положения человека в бытии. Судя по видео-высказываниям, например, по первым 15 секундам «10 глупых вопросов философу», аналитическим философом он становиться не планировал никогда, сразу предпочтя «ведать».
Грандиозному интеллектуальному проекту – грандиозные истоки. Важно не выкидывать пласты неугодных или непрочитанных работ, а напротив – принять их во внимание, увидев корпус проблем и рассуждений вокруг них, эволюцию воззрений, по мере возможности. Постараюсь помочь в устранении лакун и сделать первый уверенный шаг в восполнении пробелов вместе с Вами, рассказав о гностицизме и о неовразийстве по итогам многих лет развития мысли Александра Дугина и его сподвижников. Или соратников, есть у этого слова ведовской вайб.
Про гностицизм
Гностические учения дают своим адептам ответы на вопросы об устройстве отношения человека с бытием: о происхождении человека, его природу, предназначении, пути к самому себе. Все мироздание пронизано тонкими материями, призрачной тенью духовных слоев реальности, что дрожат словно дыхание вечности, скрытые под иллюзорностью материи.
Точка вхождения в логику учения – установка, что материальный мир – путь к заблуждению и страданию. Искушения, соблазны, греховность, а с ними и страдания, боль, мучения – не более, чем закономерные свойства, взошедшие на несовершенстве и незавершенности мира, плода спеси и своенравия. Космологическая творческая неудача в проекте мироздания приводит нас к Демиургу, ремесленнику, не сумевшему превзойти в своем акте творения Первого Бога из-за бессилия постичь любовь и привить ее плоду своего труда. В итоге мир оказывается материальным, то есть временным и стремящимся к упадку, не идеальным, из чего происходят все беды и превратности длящейся и кончающейся жизни.
Истинный Бог и Отец, Непознаваемый Бог опосредован от людей неудачей Демиурга. Ошибка Демиурга (или его злое деяние?) – основание для отрицательной теологии, разъясняющей происхождение страданий. Тем не менее, сложное устройство мира продолжается в тройственной природе человека, отдельный аспект которой может превосходить в развитии и явленности другие. Пневматики обладают более развитым духом, психики — душой, гилики — материальным началом. Наличие людей с тонкой духовной природой приводит к разрешению тупикового положения обитателем замкнутого, на первый взгляд, мира. Пневматики проясняют, что именно тело, материальный груз, удерживает в материальной темнице. Дорога из нее пролегает через гностические практики, оставленные в нашей глубинной природе Спасителем или мессией, связующим звеном между людьми, по сути, физической клеткой, и Первым Богом. Освобождение, спасение приводит гностика к тому, что он возвращается на свою духовную родину, из которой когда-то выпал.
Гностическая мифология позволяет посмотреть на мир как уже наличное испытание для человека, побуждая понять местные превратности и преодолеть их. Через призму гностицизма открывается упадок мироздания, вовлекающий в вереницу движения к Ничто и распада отдельные людские судьбы. К XX. веку элементы гностических течений неоднократно в разной пропорции клались в основание молодых мистических учений, ощутимо контрастируя с распространенным христианским учением и более понимающе относясь к детям «эпохи упадка», лишенным сияния «золотого века». Потому неудивительно, что за этот простор схватились идеологи тоталитарных режимов XX в., выстраивая подходящие им антитезы, объясняя все и сразу принципом упадка, побуждающим сплотиться и превозмочь, раскрыв потаенную духовную сущность.
Про неоевразийство
Амбиция охватить и объять всё в области идей, памяти и всех из числа внемлющих и слушающих привела к неизбежной синкретичности неоевразийского учения. Фундамент этого движения выглядит следующим образом:
1) философия традиционализма (взгляды Р. Генона, Ю. Эволы, Т. Буркхардта);
2) славянофильские идеи;
3) этнонационалистическая теория государствообразующей природы русского народа;
4) геополитическая концепция Евразии, теории демотии, новой идеократии, антизападническая ориентация;
5) теория этногенеза и пассионарности Л. Гумилева;
6) национал-большевизм, признающий заслуги большевизма в возрождении централизованного российского государства;
7) идеи борьбы за мировое господство, национал-социалистические теории «консервативной революции»;
8) геополитическая теория Х. Дж. Маккиндера, построенная вокруг геополитического концепта Хартлендом, власть над которым приводит к доминации над миром;
9) элементы «правой» идеологии, например, геополитические идеи европейских «новых правых» (А. де Бенуа, Ж. Тириар, Э. Шопрад) о противостоянии Европы и Запада, об «автаркии больших пространств», о «Федеральной империи», объединяющей на основе общей континентальной судьбы европейские народы;
10) концепция мондиалистского заговора и «мирового правительства»;
11) идеи антиглобализма и борьбы с либерализмом как «тоталитарной идеологией»;
12) концепция модернизации без вестернизации;
13) концепция «третьего пути» в политике и экономике;
14) апокалиптико-эсхатологическая идея последней решающей битвы с «основным врагом» – атлантизмом (Западом).
Неоевразийство, как мы видим, настойчиво пытается быть актуальным, жизненным и насущным, поставляя язык для структурирования хаотичных, на первый взгляд, массивов исторических событий. Локальная приложимость учения к отдельному субъекту приводит нас к философии жизни. Витальность, несомая и совершенствуемая по замыслу учения его адептами, выражается в Примордиальной традиции, воплощенной в ортодоксальных религиозных традициях, наиболее полно раскрывающейся через слияние этих конфессий. В неоевразийстве неизменно наличествует мотив массовости и количественной экспансии с целью сплочения всего человечества в процессе распространения учения. Что касается познания, то его база – романтический метод аналогии и расшифровки невыразимых символов, дающий возможность понять изначальные сущности равновесного мироздания. Данная мистическая методология направляет адептов к самим себе и своему внутреннему сверхчувственному опыту, ведущему к коллективным или массовым по своей природе категориям Традиции: архетипам и принципам жизни.
Последнее, что следует зафиксировать – это география из актуальных для Дугина топосов. Традиционалистский слог несет в себе вкрапления соответствующей мифологии, в текстах и в качестве «бренда» течения часто встречаются названия и слова вроде Арктогеи, Гипербореи, Кали-Юги, Севера и Юга, Хартленда, etc. К чему они нас приводят?
Остановимся на двух персоналиях, связанных с приведенными понятиями. Первая из них – Герман Вирт, первый руководитель Аненербе (мужчина с умонастроениями похожими на откровения Ганса Хёрбигера) в 1935 году ставший руководителем Аненербе и написавший книгу «Происхождение человечества». В своей книге Герман Вирт выдвигал псевдонаучную теорию об истоках человечества, повествуя о нордической расе гиперборейцев, чья сущность созвучна гностическим пневматикам, и о южной расе, поглощенной физическими недостатками, созвучным хиликам. Его «пневматики» исходно обитали в Гиперборее, а после переселились в Арктогею, претерпевая на себе разрушительное воздействие материального мира в процессе смешения рода с южными хиликами.
Вторая значимая фигура – Мигель Серрано, известный в качестве национал-социалиста, основателя эзотерического гитлеризма. Через интеллектуальные лабиринты Серрано было проложено множество трактов, питающих тексты неоевразийства. Эти сбивающие с толку руины, в свою очередь, покоятся на палимпсесте иных оснований, где выделяется пласт смыслов, выведенных рукой Савитри Деви, автора книги “Молния и солнце” и заметок, объединенных современными издателями под заголовком (репризой к сквозной теме) “Время Кали”.
Савитри писала о наступлении эпохи упадка, времени Кали-юги, не только продолжающей разрушение гармонии, но низвержением аватара Эпохи духовной гармонии с Природой, чье назначение – бунт против темпоральности, смертной линейности, против времени. По мнению Савитри, закат Кали-юги конституируется истощением истощающей силы этой проклятой эпохи или, выражаясь иначе, ее переполнение упадническим смыслом, действующим против духа эпохи и сущностно перевернутым благодаря жертвенности как интенции авторов новой катастрофы. Таким образом, эсхатологический мотив, разрешающий кризис Кали-юги, – это возрождающие кровопролитие и насилие.
Мишель Серрано вдохновился пылким панегириком нацизму и в частности Адольфу Гитлеру. Он выдвинул собственную космогоническую теорию, опиравшуюся на оккультные веяния нацистской Германии и включившую гностические концепты, поддерживающие массовое представление о мистических атрибутов багровых страниц европейской истории.
Центром космогонии Серрано является учение о Творении мироздания, интерпретируемом как катастрофа, начало упадка и кризиса. Творцом выступает уже упомянутый в гностическом амплуа Демиург, воплощающий злую силу, и отождествляемый Серрано с ветхозаветным Богом Яхве, покровительствовавшим еврейскому народу. В акте творения Демиург пленил свободные энергии изначального бытия и каббалические сущности-эоны, среди которых была Земля-Герда. Среди пленников было и подобие Адама Кадмона – андрогинный Адам, в результате пленения расколотый и перенесенный в Гиперборею, колыбели “высокой” человеческой цивилизации, готов и визиготов, населявших также Асгард. Противостоявшие Демиургу Боги не избежали его пагубного воздействия, тоже оказавшись в гипнотическом пленении, среди них был и Кронос, бог времени, обеспечивший злому деянию Демиурга протяженность во времени. Впрочем, изначальная Гиперборея избежала участи жертв Демиурга, будучи сверх духовной державой, способной уберечь себя. Но в дальнейшем время брало верх, ввергая их в цепь перерождений, а на пути истории гиперборейцев оказались неандертальцы, глубоко физиологические существа, и евреи. Вопреки силе Вриль, Черного Солнца и третьему глазу Гиперборейцы пришли в упадок, словно собака, ушедшая далеко от своей изначальной приверженности Божественному (что Серрано подкрепляет ремаркой и сходстве между словом “dog” и анаграммой “god” в англосаксонском). Однако Серрано обещает и возвращение к «золотой эпохе» гармонии, возвращение к традиции и истокам через очищение крови посредством традиционных духовных практик, противостоящих декадентской модернистской логике общества.
Экспозиция произведений Александра Дугина
Манифест «Арктогеи» Александра Дугина
В нем мы легко наблюдаем мифологию учения, знаменующую о противостоянии между его единомышленниками и врагами в масштабах истории человечества. Данный текст, как и четыре следующих, хорошо согласуется с содержанием кандидатской, выстраивавшей прямую оппозицию между стариной до-Декарта, эпохой мистицизма и алхимической серьезностью средневековья, и наукообразной современностью, зарожденной деяниями Декарта, что произвели на свет “Просвещение” с радикальном неверным, модернистским Логосом.
Арктогея, элита отсутствующего материка, князья несуществующей страны, двигается во всех направлениях. Это циркулярная агрессия потенциального, которое в скором времени станет актуальным. Бутоны цветов раскрываются сразу во всех стороны, им безразличны законы линейных траекторий, где право уже исключает лево, а верх несовместим с низом. Такая одномерная логика – след гигантской интеллектуальной провокации, которую темные агенты вырождения готовили уже начиная со средневекового спора об универсалиях. Номиналисты были первыми вестниками духовной деградации, за ними пришел чудовище Декарт (да будет проклинаемо его мерзкое имя вовеки веков). Потом – скучный (но честный) Кант. Потом позитивизм и неопозитивизм. Вся эта линия настаивает на метафоре “часов”, на тезисе, позднее сформулированном Ламетри – “человек-машина”. А значит его сознание – “механизм”.
Несколько аннотаций из содержания.
Глава IX. К вопросу о русских рунах
Есть несколько точек зрение на то, что представляют собой руны. Одни считают, что это искаженная версия латинского алфавита, которая появилась в 5-6 веках у скандинавов и северо-европейских германцев. Другие полагают, что руны— были древними знаками для гадания и стали использоваться для записи текстов только на самом позднем этапе под влиянием латинского письма.
Глава X. Космический Спаситель (два великих символа)
«Спаситель» («Heilbrihegr», «Heiland») — это мысленная формула для обозначения ставшего видимым откровения высшего Существа, Мирового Духа, во времени и пространстве. Поэтому он является «Сыном Божьим» и воплощается чувственно как в пространстве, в форме мира, так и во времени, в космическом круговращении, в Годе, измеряемом движением солнца.
О чём это ранее произведение?
Данная работа обращается к идеям гностицизма, постулируя базовую идею этого мистического движения и транспонируя его в современность, что послужило почвой для зарождения неоевразийской идеологии и ее эсхатологической повестки: изначально порочный мир склонен только ухудшаться, от чего его развитие ведет к катастрофе, которую способно предотвратить лишь вмешательство, в идеале, обращающее «развитие» вспять. Несовершенство мира проявляется и в тотальном неравенстве людей, происходящем из неравной связи с «Абсолютом».
Русский национализм сегодня это и компенсация за психологическую травму при смене идеологических систем, и форма нового народного самоутверждения (пострадавшего от развала великой державы), и естественное заполнение культурного вакуума, и ответ на сепаратистские и шовинистические выступления бывших “братских народов”, и удобное и простое решение для выхода энергий социального протеста.
Более того, русский фашизм — это не только несколько партий и движений близкой направленности. Это состояние общественной мысли сегодня, это сочетание естественного национального консерватизма и страстного желания истинных перемен. И в самом этом спектре есть свои полюса и центры, свои версии и трактовки, свои полемики и свои различия. Левый национализм открыт всем — коммунистам и анархистам, отвергающим грязную подлость мещански-воровского капитализма, радикальным националистам, стремящимся установить в России истинно Русский Порядок, национал-революционерам, жаждущим великого духовного и социального обновления нашего священного народа.
«Метафизика благой вести» обладает подзаголовком «православный эзотеризм» и представляет собой рецепцию православия с гностико-традиционалистских позиций Рене Генона. В данном материале Александр Дугин проходится по известным ему (не всегда ясно откуда) вехам истории гностической ереси, прорабатывая идея о благом влиянии гностицизма на христианскую традицию. Это одно из ранних сочинений, позволяющих понять механизмы контаминации и синкретизма, присущие постмодернистской натуре неоевразийства. Христианская ортодоксия рассматривается извне, в качестве установок для вхождения в текст даются заблуждения: гуруистическое старчество как высшая степень священнического рукоположения, тысячелетнее умалчивание православных богословов в отношении тайных знаний или мысли Сергия Булгакова в качестве фундаментальных для ортодоксии откровений.
Все оккультные и эзотерические практики презентуются в качестве подлинного тайного учения, составляющего арсенал тайных оккультных сил, осуществляющих свою деятельность во внутренней мистерии истории человечества. С данной перспективы освещается и глобализация, триумф внедрения либерализма в жизнь общества. Глобализация отождествляется с модернизацией и упадком, противостоять которому способны лишь носители консервативных фундаменталистских установок, занятые возрождением традиции. В реализации этого противостояния капитализму, модернизму и либерализму он видит судьбу России.
Фашизм безграничный и красный, 1997
Фашизм — это национализм, но национализм не какой-нибудь, а революционный, мятежный, романтический, идеалистический, апеллирующий к великому мифу и трансцендентной идее, стремящийся воплотить в реальности Невозможную Мечту, родить общество героя и Сверхчеловека, преобразовать и преобразить мир…. Строить такой русский социализм должны «новые люди», новый тип людей, новый класс. Класс героев и революционеров. Останки партноменклатуры и их ветхий строй должны пасть жертвой социалистической революции. Русской национальной революции. Русские истосковались по свежести, по современности, по неподдельному романтизму, по живому соучастию в каком-то великом деле. Все то, что им предлагается сегодня, либо архаично (национал-патриоты), либо скучно и цинично (либералы)… Танец и атака, мода и агрессия, чрезмерность и дисциплина, воля и жест, фанатизм и ирония забурлят в национальных революционерах — юных, злых, веселых, бесстрашных, страстных и не знающих границ. Им — строить и разрушать, править и исполнять приказания, осуществлять чистки врагов нации и нежно заботиться о русских стариках и детях. Гневным и веселым шагом приблизятся они к цитадели ветхой, прогнившей Системы. Да, они кровно жаждут Власти. Они знают, как ей распорядиться. Они вдохнут в общество Жизнь, они ввергнут народ в сладостный процесс творения Истории. Новые люди. Наконец-то умные и отважные. Такие, как надо. Воспринимающие внешний мир как удар (по выражению Головина). Французский фашистский писатель Робер Бразийяк перед самой смертью произнес странное пророчество: «Я вижу, как на Востоке, в России восходит фашизм, фашизм безграничный и красный». Заметьте: не блеклый, коричневато-розоватый национал-капитализм, а ослепительная заря новой Русской Революции, фашизм безграничный, как наши земли, и красный, как наша кровь».
Теоретическая разработка идеологии нужна, но не в ней центр тяжести. Необходимо создать новую партию, которая бы явилась носительницей этой новой идеологии и смогла занять место коммунистической. Эта партия должна вместо большевиков стать основой и направляющей силой уже создавшегося в России нового правящего слоя. Она — партия особого рода, правительствующая и своей властью ни с какой другой партией не делящаяся, даже исключающая существование других таких же партий. Она — государственно идеологический союз; но вместе с тем она раскидывает сеть своей организации по всей стране и нисходит до низов, не совпадая с государственным аппаратом, и определяется не функцией управления, а идеологией. Формально нечто подобное этому представляет собой итальянский фашизм, лишенный, впрочем, глубокой идеологии; но, разумеется, большую аналогию дают сами большевики.
Только чрез совершенно тираническую власть захватившей все в свои руки партии возможен для современного государства выход к новым формам государственности. Блестящими аргументами в пользу этого являются итальянский фашизм и русская коммунистическая партия, к счастью, уже выполнившая в существе свою историческую задачу, т.е. ставшая не нужною для дальнейшего развития евразийско русской государственности.
У нас, евразийцев, есть свой образ Путина, его евразийский образ. В наших глазах, Путин — державник, патриот, укрепляющий вертикаль власти, православный христианин, верный русским духовным корням, но лояльно относящийся к другим евразийским традиционным конфессиям. Для нас Путин президент надпартийный, воплощение надежд и ожиданий большинства россиян — того самого “путинского большинства”.
Здесь я проведу черту, отмежевывая ярко-выраженные мистические изыскания от произведений, более организованно транслирующих и разрабатывающих доктрину неоевразийства. Издательство «Арктогея» предлагает своему читателю ассортимент книг и статей, объединенных темами, обыкновенно относимыми к конспирологическим. Мировые заговоры, космические войны, истории о монополии на знание и власть над всем человечеством и тайные сообщества. Взгляните на названия: «Конспирология», «Консервативная революция», «Тамплиеры пролетариата», «Мистерии Евразии», «Элемент #3», «Гиперборейская теория». Также имя Дугина связано с выпуском русской версии журнала «новых правых» «Элементы», в оригинальном журнале работали европейские неофашисты Роберт Стойкерс, Жан Тириар, Клаудио Мутти, Ален де Бенуа, с частью которых Дугин сотрудничал. Дугин иной раз и видоизменяет излагаемые им воззрения, неизменно придерживаясь тенденции интенсифицировать иммерсивность текста указанием на борьбу против либерализма и демократии. Не случайно Дугин высоко чтит отца европейского неофашизма Юлиуса Эволу и с почтением относится к другому итальянскому неофашисту – Клаудио Мутти.
Четвертая политическая теория.
Ален де Бенуа – Против либерализма. К четвертой политической теории. Частично в переводе Александра Дугина.
Ален де Бенуа обладал репутацией ультраправого мыслителя, отвечал за издание «Éléments» и возглавлял организацию «Группа по исследованию и изучению европейской цивилизации» (Groupement de recherche et d’études pour la civilisation européenne, GRECE). Именно его учение было адаптировано под отечественные реалии и культурные коды. Далее фрагменты из книги Алена де Бенуа.
Главные идеологические противники для европейской идентичности, согласно Алену де Бенуа, — это:
• США (превратившиеся постепенно из окраины западного мира в мирового гегемона, абсолютизировавшего ценности периферийные, а то и вовсе противоположные европейским — прагматизм, экономизм, воспевание техники и оптимизации);
• политический либерализм англосаксонского типа (противоречащий республиканской европейской демократии);
• атлантистская геополитика (противоположная континентализму Старой Европы);
• индивидуализм (подрывающий социальные основы общежития и ценности соучастия, «холизма» («целостности») и общинности);
• рыночное общество (общество, где все ценности измеряются в денежном эквиваленте).Либерализм — это главный враг. Во-первых, потому что он все еще здесь, тогда как коммунизм и фашизм исчезли, а также потому, что он сохраняет некоторое могущество в планетарном масштабе. Я бы хотел напомнить, что в стратегическом плане главный враг — это не всегда тот, кого мы более всего ненавидим. Это просто враг, который наиболее могуществен. Либерализм является антропологической системой даже в большей степени, чем социально-экономической. То есть он предлагает определенное видение человека. Каково это видение? Оно заключается в том, что человек рассматривается как отдельный атом. Либерализм анализирует общество исходя из индивидуума. И он может это сделать, только отнимая у человека все структуры, в которые он входит. Можно сказать, что либеральное представление о человеке, либеральная концепция человека — это его представление как не-социального существа.
Есть три причины, по которым можно оспорить идеологию прав человека. Во-первых, она использует концепцию права, которое не соответствует тому, чем право было изначально. Изначально право определяется как соотношение справедливости и равенства. Право неразрывно связано с понятием отношений. Право указывает, что и кому должно принадлежать в рамках отношений между людьми. Это объективное право. В начале эпохи модерна, то есть в конце Средних веков, появляется другая концепция права — право в субъективном смысле, когда право перестает быть только отношением, только соотношением, чтобы стать атрибутом индивидуальной природы индивидуума. Либеральное право говорит, что у каждого человека имеются индивидуальные «естественные права», обусловленные самой человеческой природой. Более того, идеология прав человека, несмотря на то что она претендует на универсальность, является на самом деле глубоко этноцентричной, поскольку она опирается на такую антропологию, которая соответствует лишь определенному историческому моменту в истории Запада, но вовсе не соответствует понятию о человеке в традиционных обществах. Наконец, главная цель идеологии прав человека — защита свобод, это цель, которую я совершенно не оспариваю, но ее невозможно достигнуть через экономические или юридические процедуры. Она может быть достигнута лишь через глубок политические процедуры. Защищать свободы — это политическая цель, которая требует политических средств для того, чтобы быть достигнутой.
Суть в том, что император выводит свою власть из того, что воплощает в себе нечто большее, чем просто могущество. Будучи dominus mundi, он является сувереном князей и царей, он, так сказать, правит суверенами, но не их землями, представляет могущество превыше сообщества, которым он управляет. Как писал Юлиус Эвола, «Империю не следует смешивать с одним из королевств или наций, входящих в нее, поскольку она есть нечто качественно отличное, в принципе им предшествующее и их все превышающее». В равной степени Эвола напоминает, что «древнее римское понятие imperium, прежде определения сверхъестественной территориальной гегемонии, означает чистое могущество распоряжения, как бы мистическую силу auctoritas».”
Россия в настоящее время является сердцем евразийского континента, его хартлендом, следуя выражению геополитиков — тот, кто владеет хартлендом, владеет миром. Так же как вчера Германия воплощала континентальную сверхдержаву перед лицом морской сверхдержавы — Англии, так теперь это делает Россия перед лицом США.
Абзац про идеологию прав человека особенно интересен в свете глубокой интеграции идеи прав человека в нашу культуру и цивилизацию, шаблонное представление о них как о неотъемлемых, которые эпатируются заявлениями сперва от Алена де Бенуа, а после – от неоевразийцев. Исток этой конфронтации, если вынести за скобки оккультное и конспирологическое учение об изначальном неравенстве “благодати”, заключается в трансформации содержания понятия. Идея прав человека была проговорена Джоном Локком в 1689 году и уже тогда столкнулась с проблемой адресации, ведь в мире были работорговля, гремело множество войн и революций. Прекрасные и возвышенные идеи равенства, свободы и права на жизнь делили авансцену истории с насилием, кровопролитием, иерархиями, детским трудом и рабством. Западные страны развивались и вопреки обстоятельствам делали представление о неотчуждаемых правах человека частью своей идеологии. Однако не все им были рады.
Здесь пробуждается схожий с постколониальным мотив искания Самости в масштабах страны, формирования национального самосознания и выстраивания идентичности. Россия тоже обнаружила себя на этом поприще, разрываясь в спорах между славянофилами и западниками, в разнице миров, где жил народ (напомню, что к возникновению РСФСР почти все население было крестьянским) и где где творили культуру с политикой малочисленные господствующие слои общества. Мыслитель и политик XIX в., Константин Победоносцев, высказывался на предмет приложимости соображений о всеобщем равенстве на быт современного ему отечества, в частности, в “Великой лжи нашего времени”. Там не найти словосочетания “права человека”, его заменяют рассуждения об ущербности парламентской демократии, а с ней – о неравенстве людей. Идея о гомогенизации обществ в масштабах человеческой истории рассматривается в качестве радикально неубедительной, Победоносцев настаивает не только на уникальности государств и народов, но и на отсутствии равенства людей, на изобилии страстей и коварства, для которых инструменты “равенства” становятся оружием.
Ален де Бенуа тоже сообщает нам это постколониальное умонастроение, подчеркивая самобытность и алломорфность обществ, которые способна сплотить только Империя с приматом государственного над каждой отдельной индивидуальностью, с уважением к каждому отдельному культурному и религиозному коллективному, к их синтезу в собственных границах.
Четвертая политическая теория Дугина, 2009
Империя – это горизонт человека, горизонт общества, к которому оно стремится, идя по пути интеграции и обобщения. Империя воплощает в себе онтологическую цельность, расцвет бытия. А значит, Империя всегда священна, сакральна. Не случайно в Византии и в России сложился глубинный альянс между Империей и Церковью. Отсюда – симфония властей, и тот горизонт религиозной веры, который связан с идеей Империи, Царствия. Для консерватора Империя есть высшая самодостаточная сама по себе, онтологическая ценность.
Империя на страницах произведений Александра Дугина всегда сохраняет собственную неуловимость, текучесть в географических границах. Неоевразийская империя – самоценный концепт, скорее легитимизирующий действия, всегда находящийся позади, в прошлом, в качестве наследия и в необозримом будущем. Империя, фактически, есть основная форма, которую можно наполнить “четвертой политической теорией”, перелистывающей страницы закончившихся и исчерпанных, по мнению Дугина, глав либерализма, коммунизма и фашизма. Предназначение новой теории – свержение постмодерна, в то же время, ее амбиции, язык, метод интеллигибельной экспансии, основания и просто устройство – постмодернистичны. Неисчерпаемость, способность отвечать на все вопросы, подобие лабиринта, ризоматичность, колоссальная адаптивность – разные грани одного свойства. Метафизика помогает нащупать подходящий слог, разрешающий критические вехи теории, латая любые пробелы новыми концептами. Апологетикой метода служит еще один взгляд в глубь веков, на дихотомию атомизма и платонизма, где атомизм дал индивидуальность и горизонтальную геометрию мышления, а платонизм – единство и вертикальную геометрию мышления, что возвышает и облагораживает. Вертикаль мышления наполняет смыслом и концепт имперскости, внося туда политическое наследие Платона, которое, что занятно, использовалось в схожем русле предшественниками Дугина.
Трихотомия Империи
Консервативный проект в самых общих чертах должен быть основан на трихотомии. Одна из двух классических антропологий в христианской традиции – в частности, антропология святого апостола Павла, — является трихотомической, выделяющей в человеке дух, тело и душу. Эта трихотомия в полной мере применима и к структуре идеальной Империи. Формулируется она применительно к Империи следующим образом: пространство, народ и религия.
Консерваторы редко являются пацифистами. Вокруг нас воспевать мир и ратовать за него стало общим местом. Чем больше, правда, говорят о мире, тем больше крови льется, тем больше страдает невинных. Консерватор и тут не должен лгать, для него предпочтительней война, а не мир. Ницше не побоялся в свое время воскликнуть: «любите войну больше, чем мир, и короткий мир больше чем долгий!».
Особенно хочу заострить Ваше внимание на нижеследующем параграфе:
Война, по Гераклиту, является «отцом всех вещей». Человек всегда воюет. Это — существо воюющее. В этом — его онтологический корень. Он воюет за истину, за любовь, за правду, за добро. Подчас война заводит его слишком далеко, и он опускает руки. Но никогда не отступается и начаинет снова. Сколько человек живет, столько и воюет.
Мы на протяжении всей нашей истории, мы русские, всегда воевали. Когда не воевали, то, как правило, гнили. Почему, собственно, надо перестать воевать? Если вокруг нас живут враги, которые посягают на наше пространство, на наш народ, на нашу религию? Если не посягали бы, то было бы другое дело, но они не были бы тогда людьми…
Непрерывная война с грехом идет в сердце человека. И худшим исходом был бы здесь пацифизм – примирение добродетели и греха; это было бы не примирение и не компромисс, но победа греха. Церковь Земная в православной традиции называется Церковью Воинствующей. Тематика войны в корпусе консервативной философии должна быть поставлена прозрачно, спокойно, без злорадства и садизма, ответственно. Но мы должны знать и осмыслять себя воинами, воюющим народом, воюющей страной, воюющей Церковью.
Геополитика постмодерна, 2007. (в конце есть ссылка на pdf, но по вложенной ссылке проще пробежаться по названиям глав и представить структуру)
Пророчество про мир к 2050 году:
Международными террористами» глобалисты объявят в какой-то момент всех сторонников евразийского учения. Образ евразийцев будет искажен в глобалистских СМИ, но евразийская революция все равно победит и расставит все на свои места, обнаружив, что истинными «международными террористами» являются США и их пособники по строительству однополярного мира. Тогда все перевернется с головы на ноги. Окажется, что Бен Ладена и «Аль-Каиды» никогда не существовало и что это была глобальная медийная голограмма, призванная запугать противников глобализации. Начнется новая мировая война. Однако это будет мировая гражданская война.
Будет осуществлено клонирование человека. Клоны и киборги станут основой армии глобализма. С ними будут воевать евразийские повстанцы. Серия геополитических революций прокатится по всему миру в ходе провала глобализационного проекта. На поверхность выйдут как социальные, так и национальные, религиозные и иные энергии. Разрыв между бедными и богатыми будет сглажен в ходе планетарных восстаний, которые начнутся в момент высшего кризиса глобализма и приведут к резкому падению уровня жизни людей Запада и существенному повышению этого уровня в странах третьего мира.
Перед Россией:
1) угроза потерять великоросскую идентичность в ходе осуществления континентального управления Малой и Большой Евразией;
2) угроза сокращения православной общины перед лицом носителей иных конфессий — ислама, конфуцианства, индуизма, буддизма и т. д.;
3) проблема геополитического контроля над южными «большими пространствами» и смежными зонами — особенно в Центральной Азии;
4) проблема конкуренции с Евро-Африканской и Тихоокеанской зонами.Российская Федерация в актуальной форме не сохранится. Она станет большей частью Малой Евразии (РФ + СНГ) и ядром Большой Евразии (РФ + СНГ + Иран + Турция + Индия + Афганистан + Пакистан). Российскосоветская империя возродится в виде Евразийского Союза и Евразийского Альянса, во главе которого будет стоять «сверхчеловек», поднявшийся над своей кровью и национальностью – возможно, славяно-тюркского или славяно-кавказского происхождения. Человек евразийской крови. Будущая идеология и политический режим – евразийская идеократия наднационального толка вверху, и региональная демократия этнархического толка внизу.
Фашизм как и исламизм есть попытка увести внимание от реальной эсхатологической пары атлантизм\евразийство, Труд\Капитал, русские\англосаксы, суша\море, запад\восток. Исламизм как современный субститут фашизма в глобальной перспективе есть важнейшая реальность для установления реальной однополярности. Однополярность нуждается в виртуальном полюсе, в фигуре, олицетворяющей негативный имидж периферии. Важно также экстерриториальность понятия исламизм – он “где-то на юге”, но он повсюду, это омнипрезентная тень “бедного Юга”, пугающая обывателей “богатого Севера”.
Примечательно, что на yanko.lib текст немного отличается от оригинала. Оригинал, предоставленный лично автором, есть на академии.
Путин против Путина. Бывший будущий президент, 2012
Еще в самом начале своего первого срока Путин совершил подвиги, достойные Геракла. Очень конкретные подвиги.
Первый — предотвратил развал России на Кавказе, встал стеной на пути ваххабитского вторжения в Дагестан, вернул две трети Чечни, при этом треть на тот момент продолжала оставаться под контролем боевиков.
Второй — нанес удар по местничеству, порожденному прежним режимом. Одним жестом поставил на место Совет Федерации, который из фрондирующего органа превратился в послушную тихую организацию, «заушил» губернаторов, пугнул зарвавшихся национал-сепаратистов в Республиках.
Третий — ввел стратегические федеральные округа, привязав административно-пространственную структуру РФ к военной системе, передав огромные, пусть и номинальные, полномочия назначаемымиз Центра, а не избранным людям, ответственным за национальную безопасность в первую очередь и напрямую завязанным на Федеральный центр. Это скрепы России.
Четвертый — « равноудалил» из страны двух самых одиозных олигархов, которые еще вчера безнаказанно вытворяли со страной, общественным мнением, правительством и президентом все, что хотели. Умерил пыл оставшихся.
Пятый — дал «зеленый свет» интеграционным процессам в СНГ. Провозгласил создание «Евро-Азиатского экономического содружества» (ЕврАзЭС). Поддержал в своем выступлении в Астане (университет им. Л. Гумилева) евразийскую идею. Провозгласил создание «Единого экономического пространства» (ЕЭП), включающего РФ, Беларусь, Украину, Казахстан.
Шестой — записал в концепцию Национальной безопасности РФ тезис о «многополярном мире»,что означает на практике юридическое признание евразийства как основной международной стратегии России.
Ничего подобного не сделал Борис Ельцин, который, напротив, по всем шести пунктам выступал прямо противоположным образом: именно Ельцин породил те явления, ликвидацией которых занялся Путин.
Очевидно, что Путин сделал целый ряд очень серьезных вещей. Эта конкретика его деяний привела «Евразийское движение», которое я возглавляю, и меня лично к поддержке президента Путина, к позиции Радикального центра.
Несвершенные подвиги
Можно перечислить также и то, чего еще не сделал Путин. Подвиги, которых он еще не совершил.
Первый — он не довел первые шесть пунктов до конца.
Сегодня моим языком говорит путинский истеблишмент минус остаточные — ненадолго — либералы. Да, меня мало знают, но только потому, что воры никогда не указывают на источники своего состояния. По-моему, это очевидно. Евразийское движение, которое я возглавляю, это своего рода мировоззренческий орден, научная среда… Последнее время к нам все чаще примыкают состоятельные люди, всерьез озабоченные тем, что станет с Отечеством, заинтересованные моделями развития страны и народа, озабоченные Национальной Идеей, на практике столкнувшиеся с пользой и важностью евразийства.
Медленно, постепенно, но неуклонно мы идем к своей цели. Ранее евразийское течение в современной России было представлено только юными интеллектуалами-нонконформистами. Сегодня весомый пласт ее — академические ученые, бизнесмены и промышленники, представители силовых министерств и ведомств, религиозные люди (староверы, мусульмане, мистики и др.), люди административной стати, журналисты и нефтеторговцы, и как всегда — широкий пласт контркультуры — это как раз традиционно.
Заключение и мои впечатления
После знакомства с корпусом сочинений, как представленных, так и неупомянутых из соображений низкой ценности для целей данного материала, я смог приблизиться к феномену «Дугина». На мой взгляд, это, прежде всего, эстетический феномен, несущий задор и оскал 80-90ых годов в землях кипящей советской культуры, где все сошло с отведенных орбит и рухнуло в котел, точно в алхимическое варево слов и идей Рембо. Примечательно, что второй за «Серебряным веком» Ренессанс русской культуры, фактически, осуществлялся простыми активистами в маргинальной среде, нашедшими щелку, откуда вытягивались пленительные и малосвязанные лоскутки одеяний чужеродной культуры. Бурлящее зелье дало колдовской, заклинательный язык, которым с мастерством овладел Александр Дугин, сотворив внушительный массив письменного наследия. Именно в его наследии, а заодно и в публичном имидже, я вижу все того же захваченного страстями юношу, оставившего не монографии или исследования, но разросшиеся до фолиантов брошюры и манифесты, задетые искрой его романтического сердца, тянущегося к запретному и темному. Только нельзя отметать то, что все написанное не только дорисовывает мир, но еще дает установки на то, как надо жить и как должны жить Другие, за пределами читателя.
В точке экстремума неоевразийство Дугина являет свое синкретическое и безразличное ко всему внешнему ядро во всей красе. Оно соединяет философский рационализм и континенталистскую геополитическую теорию, чье сращение катализируется призывом «мыслить пространством», пространством незримым, с нерукотворными рубежами духовности, куда мистическим образом приводят пространственные реалии.
Корабль «неоевразийства» бросает свои якоря в циркулирующие в водовороте обыденной речи волнения, тревоги, а с ними и в поиски, от того неизменно приобретая убедительность в емких и лаконичных параграфах, больше постулирующих, чем рассуждающих. Их цепкость обращена, конечно, к самым нуждающимся умам, взращивая в них свою «темную» духовность, окрыленную гностическими архангелами, явно сверженными с небес эмпирий и философских штудий, но истоками связанную с ними. Понятность и легкая усваиваемость слога Дугина несет на себе печать постмодернистской массовой культуры, которая вроде бы является оппонентом, но закона постмодернистской осцилляции дарят алхимии слов право сохранять свою текучую форму, превращаясь в сладкий яд, обращенный к субъекту. Архитектоника его текстов решительно диктует правила всем идеям и параграфам, обитающим на страницах текстов: разделы подчинены не столько попытке раскрыть тезисы, сколько около-эстетическим образом обратиться к субъекту, хватаясь за его чувства и интуиции, за его личный опыт и потребности, где лакуны латаются параграфами-связками. Впоследствии читатель получает оптику для восприятия действительности, прежде всего, в регионе политической истории. Обыкновенно научные работы сохраняют дистанцию между собой и читателем, не взывая к его чувствам. Такие тексты ведут к себе, пытаясь стать частью культуры и общества, не перечеркивая их цельность, а модифицируя и вступая с ними в диалог, они добавляются к уже известному Вам, а не пытаются выдать себя за Ваш момент озарения. Более того, их монолитность построена не на колоссальной абстрактности, а на усилии быть цельными и достаточными для собственного существования. Поэтому авторы порой возвращаются к своим работам, дополняя их, излагая причины этих правок и нововведений в предисловии. Ведь достойному исследованию предшествуют периоды раздумий, самокритики, поиска брешей и дискуссий в сообществе, занимающихся этим же набором проблем в настоящем.
Попробуйте вспомнить опыт споров и дискуссий. Хорошо известна ситуация, когда в накале страстей разговор поворачивается в направлении лингвистических изысканий, проступают разногласия в применимости лексики и в понимании проговариваемого. Вместе с тем, может проснуться и мысль, что для раскрытия некоторых простых в своей легко различимой масштабности тезисов необходим целый лекционный курс, разбирающий грани этой немногословной махины. Работы Александра Дугина всегда пытаются дать исчерпывающий ответ, не брезгая вторгаться в область псевдонауки, игры воображения и конспирологии, давая в качестве пищи для ума саги о вечных баталиях и судьбе рода людского. Бесспорно, «заговор» – лексика, не чуждая исторической науке. Другое дело, конспирология описывает заговоры мировых масштабов, рассказывая о не поддающихся постижению без инициации и тайного знания силах, что наделены монополией на власть и знание, а также исполнены намерения порабощать и подчинять. Пусть их воля и осуществляется тысячелетиями, не приходя к финалу.
Должен признаться, я испытал на себе чары красноречия Дугина, но меня не оставляло ощущение легковесности этой убедительности. За патетикой откровений проступала эпизодическая поэтичность слога, интенсифицирующая интуитивные отклики на политическое – среду, где каждому приходится жить, сталкиваясь с нехваткой и вопросами о справедливости, с шаткостью и уязвимостью своей жизни. Поэтический слог автора жертвенно бросается в омут терминологии и около-научной лексики, брызгами затмевая взгляд разума и все же смывая пелену неожиданностью комбинаций слов. За демонстрацией глубинных корреляций тут же проступает поверхностная фикция, кормящаяся не отрефлексированными опасениями и неизвестностью деталей, по каждой из которых хорошо бы прослушать курс лекций. Нехватка информации, недостаточность познаний и жажда простых формул на все случаи жизни – главный сподвижник неоевразийства, а заодно и канала «Крамола». Теории мирового заговора часто исходят из культурного андерграунда, обитающего в тени светозарного и ясного, да и в тени всего сложного. Андеграунд – почти основной источник вдохновения, аллегория ностальгического настроения, что в принципе побуждает раз за разом возвращаться к бурным годам конца Советского союза. Произведения Дугина обращаются к отвергнутыми интеллектуалам, пытаясь обратить их в авторитетов по формуле «отвергнутые всеми несут запретное знание». Похожим образом идеология неоевразийства распоряжается корпусом своих сочинений и в отношении читателя, стремясь запасть не в умы, но в сердца нуждающихся в экстраординарной и быстрой проясненности взгляда на мироздание, в почве под ногами и чувстве причастности легендарному противостоянию на стороне самопровозглашенного Добра, вынужденного вести справедливую войну на языке врага, превращаясь в бренд, платные курсы и встречи, бунтующий рудимент массовой культуры.
Похожее, только куда более тусклое зарево манифестов и прокламаций, мы можем увидеть у эпигонов постромантического мастерства Дугина. Движение неоевразийцев пытается разрешить проблему не иссякающей от амбиций по охвату всего и вся неполноты, плодя свои материалы, бьющие во все стороны, ниши и проемы, откуда рвется сквозной ветер действительности. Я познакомился с некоторыми из их материалов. Шквал имен, прозвищ, названий произведений, дат и брендов, взывание к личным чаяниям и опыту – во всем прослеживается логика придачи облика серьезности действия и движения, его статности и масштабности, правда, зиждущейся на аффирмациях из повторяемых словосочетаний и имен, рассеяных по карте веков. Иными словами, часто это тривиальный неймдроппинг, пытающийся выдать себя за эрудицию и хорошее образование.
Любой может обратиться к незатейливому упражнению. Послушать лекции неоевразийцев, конспектируя их, и, к примеру, материалы на «Постнауке». Одни превратятся в кашу из разобщенных тезисов и фигур, объединенных преимущественно устами, что их оглашают, другие – в систему, ведущую к другим материалам, с которыми они дополнят даже Ваши школьные познания, не пробуждая никаких эмоций кроме восторга, умиротворения или скуки от процесса обучения. Думать очень сложно.
Почитать о Дугине о неоевразийстве
Глава книги Марка Сэджвика, британского историка-арабиста, автора исследований о суфизме, традиционализме и связанных с ними радикалистских движениях, секретаря Европейского общества исследователей западного эзотеризма – Against the Modern World: Traditionalism and the Secret Intellectual History of the Twentieth Century Предпочтение стоит отдать английскому варианту книги, ее содержание отличается от вышедшего в печать русскоязычного издания, о чем можно почитать тут со 161 страницы, оставлю еще один дополнительный вариант рецензии на книгу. Преимущественно работа освещает самую зарю возникновения неоевразийство в научно-популярном жанре.
Статья Азала В.Н. – Dugin’s Occult Fascism and the hijacking of Left anti-imperialism and Muslim anti- Salafism
Статья Ахромеевой Ю.В. – Неоевразийство и традиционализм как примеры фундаменталистской идеологии
Статья Бердина А.Т. – Основные направления евразийства в постсоветской России
Статья Бэкмана Ю. – A Russian Radical Conservative Challenge to the Liberal Global Order: Aleksandr Dugin (2019)
Cтатья Деца И. – The Understanding of Human Rights in the Neo-Eurasianist Doctrine
Книга Менцель Б. – The New Age of Russia. Occult and Esoteric Dimensions
Статья Мосби Дж. – Considering Alexander Dugin’s Esoteric Economic Thinking
Статья Нурденбоса Б. – Ironic imperialism: how Russian patriots are reclaiming postmodernism
Статья Товбина К.М. – Традиционалистская философия: версия Дугина
Статья Шеховцова А. – Aleksandr Dugin’s Neo-Eurasianism: The New Right à la Russe
Статья Шнирельмана В. – Александр Дугин: возведение моста между эсхатологией и конспирологией
