После тяжелого рабочего дня я решил послушать Дору, ввёл 4 буквы и включил случайную песню. После – увидел по соседству с Дорой неожиданное упоминание «Платины», которого не должно быть нигде, кроме убившей Ролана Барта песни “Сан Лоран”, что парализовала водителя минивэна.
Нет слов, как меня обескураживает Платина, хотя наихудшие впечатления, почти оцепенение эстетического мне принес Янг Трэппа. Каждый раз, когда мне доводилось услышать Платину или других артистов вроде Обладает, Оджи Будды и связанных с ними, я задумывался, что происходит. По-моему, их песни похожи на сеанс у психоаналитика лаканианина: поток речи, ассоциаций, за которыми ускользает “Реальное”, диалектика языка и желаний, умножаемых языком. Было бы любопытно дать послушать это Лакану, возможно, он бы столкнулся с парадоксальным возникновением отдельного субъекта, ведь обыкновенно субъект в психоанализе рассматривается именно в отношении с Другим, а тут наблюдается какой-то исход Другого, лишенного субъектности отвечать и реагировать, слушая поток спружиненного образа, сжимаемого навалом лоскутков мысли. Как Лакан восторгался кибернетикой, видя в ней аллегорию сознания, так и тут нам открывается калейдоскоп неконтролируемых мыслей, звуков, иногда раздающихся точно первобытный экстатичный восклик пресытившегося божества.
На мой взгляд, они как минимум преодолели картезианское мышление с присущими ему рациональностью, дискурсивной динамикой, логоцентричностью между языком и речью, критическим отношением к самому себе и внешнему. Особенно это заметно у Обладает, из чьей речи можно вовсе выкинуть и так почти отсутствующие глаголы, оставив сумбур существительных и неологизмов.
Кроме того, иногда я слушаю песни Мэйби Бэйби и это нормально. Все взрослые мужчины рано или поздно включают ее песни, частота проигрываний возрастает прямо пропорционально с приближением к акме и в контексте нашей повседневности скорее походит на выигрывание.
В отличие от Доры с одним из апостолов аберрации поэзиса – Платины – на фите, у Мэйби Бэйби нет подобных ловушек в гостевых участниках. Вершина ее популярных песен справедливо украшена союзом с Дорой, а все остальные коллаборации оседают в недрах ленты, не поощряемые в достаточной мере вниманием ее или чужих поклонников.
Из этой тенденции происходит цикл плотно сгруппированных песен самой Мэйби Бэйби, освобожденный от навязчивых или раздражительных соавторств. Иеротопия, привлекающая через цифровые паломничества странников интернета и открывающая концептуальные долины со своими эндемиками. Тут нам и анимешные образы, и заигрывающие с сердцами и скабрезностью лейтмотивы, являющиеся ходовыми в нишевых жанрах вроде гик культуры или кейпопа (хотя, полагаю, нишевый он лишь для нашей страны), и диковинный роковой образ хипхоп-дивы. Кроме них Мэйби Бэйби иногда актуализирует декларативную наставническую манеру, высказываясь на животрепещущие темы из поля расхожих проблем в романтическом опыте девушек: абьюзивное или патриархальное поведение юношей, опасности избыточной открытости в ответ на неподкрепляемую ответными шагами требовательность. Получается набор композиций, иногда манифестирующих что-то или обсуждающих, обращенный как в мужчинам в качестве игривой куртуазной песни, так и к девушкам в виде современного феминистского изречения.
Во всех случаях, подкрепляемых видеоклипами, маркетинговыми особенностями стратегий публикации снимков в инстаграме задается нарратив наподобие гиперреальной религии со своей иерофанией и секулярным аналогом нуминозного опыта. Современное поп творчество с селебритиз, айдолами обращается чаяниям, желаниям и духовным поискам, давая точки притяжения в профилях в инстаграме, на ютьюбе, тиктоке, на музыкальных стриминговых платформах. Контент создаваемый Мэйби Бэйби ложится в русло этой логики, предлагая пленительный имидж, несущий в себе ценности и символы, чей основный ударный продукт, управляющий внимание, – потребляемые желания.
Потреблять их можно преимущественно только в цифровой среде, подобии мест паломничества, организующий мифологию вокруг ключевого образа. Примечательно, что у Мэйби Бэйби почти отсутствуют конфликты, разве что с Инстасамкой, что создает преобладание фокуса на ней самой, раскрываемого через калейдоскоп примеряемых амплуа. Вот она анимешная девочка с ахегао, вот она заботливая сестричка, вот она развязная и роковая дева, вот она хулиганка на грани доминатрикс. Отталкиваясь от амплуа как коммуникативных стратегий узнавания, запоминания и формирования ассоциаций, она и конституирует эффект своего присутствия, которое можно актуализировать на свое усмотрение, что немало важно для современности.
Многообразие примеряемых типажей черпается из медиа пространства с его уникальной повседневностью или тривиальностью, встречаемой нами в потребляемом тут контенте: от адалт продукции до самой широкой развлекательной в лице игр и аниме, что в одержимой и гипертрофированной манере считывается частью обитателей интернета (Фан-паблик по мэйби бэйби), примеряющих на себя эти лозунги. В основание у приведенного паблика помещена логика жеста, атрибутирования себе свойства. Данный жест подкрепляется известным отношением к интернету, как к альтернативе рутины, где можно ощущать дистанцию и комфорт, несерьезно воспринимая его карнавальные практики временной (в соотнесенности с карнавалом, от чего можно в любой момент отказаться) самоидентификации, артикулирующие долю реальных смыслов.
Из совокупности описанных опорных точек на ландшафте диджитал культуры вырастает довольно органичный и цельный образ Мэйби Бэйби. Он весьма автономен в своей высокой адаптивной способности, так как легко схватывает интуитивно понятные тренды и устойчивые каноны, получая трамплин для развития и при этом сохраняя свою магистральную линию: озорная и растущая девочка, движущаяся от имиджа из “Френдзоны” к новой женственности в сольной карьере. Эти самостоятельность и субъектность уверенно вписывает тренды цифрового мира в иерофанические практики Мэйби Бэйби, подпитывая ее облик новыми фактурными чертами, где сексуальность скрепляется с женственностью, наделенной субъектностью и самодостаточностью.
Самодостаточность – вообще один из сквозных мотивов в исполняемых ей песнях, Мэйби Бэйби часто предлагает оптику, через которую показывает свое осознание положения, контроль над своим статусом и способность сохранять пафос дистанции между собой и желающими. В отличие, скажем, от инфернального и плотоядного образа Инстасамки, предпочитающей неиронично воздвигать собственную Я-Концепцию от попытки цепляться за слушателя порнографической сексуальностью и от патетично отталкивающего меркантильно-мещанского поведения, резкостью провоцирующего отклик.
Власть над потоками аудитории через обилие коллабораций и неуемная алчность в случае Мэйби Бэйби не служат неотъемлемым свойством становления. Мы не встречаем одиозных фитов с Платиной или рэп-артистами из его тусовки, размывающими любые выточенные и определенные границы, устраняющими человечность и оперирующими только шаблонными синтагрмами. Даже квизмяу при всей его неловкости в обращении с метафорами и языком не отрицает собственной человечности, кое-как сочленяя слова в предложения, а разрозненные символы в матрицу, вокруг которой складывается текст. Я точно никогда не включу Дору в режиме «случайного воспроизведения». Воспоминание о встрече с платиновой симуляцией исхода синтаксиса и семантики из языка переросло в неумолкающее предостережение об угрозе новой встречи, особенно на границах в песне «Сен Лоран», где партия Доракула окаймляется первобытным декаденсом. С Мэйби Бэйби же мне легко довериться своему плееру, воспроизводящему ее песни за период после отхода «френдзоны» на второй план. Там и легкость, и забавные, знакомые клише, и беззаботная, игривая манера.
В сущности, Мэйби бэйби и Дора – апотропей от роющего тоннели вельтшмерца, и в то же время – причудливые друзья мировой воли, которую они одновременно питают, кормя желания, и обезвреживают, часто привнося в песни воздушные замки, парящие только со слушателем, которого они воспевают.