Три слова Деррунды. Слово первое.

Я призываю Вас репостить, распространять и комментировать этот материал. Пусть он побуждает задумываться, спорить, испытывать чувства и эмоции, а главное – испытывать собственную картину мира. Довольно легко относиться к медиа пространству: в нем тоже обитает речь, готовящая не только к высказываниям, но и к действиям. И к этому нужно относиться серьезно.

За идеями и концепциями стоят имена, не только выпускающие идеи и концепции на свет, но и распространяющие их. Этим посредникам необязательно быть заметными или маркируемыми, чтобы вершить свое дело.

Словно глаз привыкает к темноте, наше мышление приспосабливается к общественной реальности, применяя идеи и концепции, чтобы видеть и понимать. Ресентимент локуса Империи, мессианство политического лидера и народа, сакральность насилия, покровительство авторов из школьной программы по литературе современным геополитическим стратегиям – рой обеспеченных гласностью идей и концепций, делающих историю видимой и воспринимаемой особым образом.

Перечисленные образы – сквозной мотив во всем культурно-политическом нарративе, где они прописаны между строк в либретто лекций, в юморе интернет-фольклора, в “смелых” публичных высказываниях, располагающих протекторатом. Благодаря многочисленности проектов и финансовой поддержке в этой просветительской/культурной/развлекательной среде, никому не нужно знать Дугина или другого пережеванного мыслителя, чтобы знать их идеи. Колоссальные усилия пабликов, теле- и интернет- каналов, исследовательских групп, кружков, книжных издательств корпят над заветным итогом: над распространением установок и интерпретационных моделей, мировоззрения, над ростом влияния разносимых идей.

Формат обращения приводит к публичному облику. Этот путь располагает к излагаемому, настраивает на нужный, обыкновенно высокопарный лад. Имидж ключевых распространителей эсхатологических, неоконсервативных и евразийских идей опирается на давно освоенные и усвоенные обществом средства. Эти средства годятся для достижения удобной исходной позиции и, соответственно, подходящего характера восприятия. Все это покоится на выстраивании ожиданий, сплетающихся с пестрым узором далеко не истории прошлого.

С помощью классического и общего формата достигается внушающий доверие и почтение имидж. Через подражание, генерализацию и, на первом этапе, через глубокое сокрытие внутренних смыслов за внешней формой. Здесь легко положиться на стерильные и невинные ассоциации первого уровня. Лекция – всегда нечто серьезное, благородное и профессиональное, книжная лавка – деловое и высокое пространство, где находятся книги – высокочтимый хранитель знания. Я называю классические ожидания, восходящие к народной мудрости (например, про поговорки про книги) и ко временам, когда тоже было место стремлению заработать, другое дело, целевой аудиторией перечисленных феноменов (лекций, книжный лавок, книг) был куда меньший круг людей. Сейчас же индивидуальная повседневность с доступным набором каналов и источников информации неразрывна с повседневностью огромных сообществ, с которыми стремятся укреплять связь политическое и экономическое. Их сила и жизнеспособность состоит в массовости.

При таких заинтересованных сторонах между философией и повседневностью все же нет дистанции. «Повседневность» созвучна однообразию, монотонности, неразличимости. Ей достаётся наш взгляд украдкой, которому привычна ограниченная среда обитания, завязанная на многократно испробованных ощущениях и практиках. За границами номоса “Я” есть продолжение мира. В сущности, повседневность – об автоматизме, где при многократных повторениях любое занятие в глазах осуществляющего его человека теряет живость и глубину первого раза. Это ход тождественен и для повторяющихся событий с их многосоставностью. Но глубина никуда не исчезает, пусть и остается незаметной. За любым жестом, объектом, клише, лозунгом стоят смыслы, влияющие на наше ощущение истории и действительности. Иными словами, даже на интуицию.

Как Природой движут законы Природы, так обществом движут идеи, порожденные людьми. У философских концепций и мировоззрений есть авторы, распространители, носители. Благодаря им у идей есть почти автономная жизнь. Автор правда умирает под тоннами перифразов и пересказов, легко становясь неизвестным для тех, кто сохраняет пульсацию его мыслей; главными слагаемыми, необходимыми для жизни идей, являются носители и распространители.

Обратите взор на самих себя, в процессе рефлексии Вы можете выявить положения, ценности, составляющие Ваш взгляд на жизнь. Все они когда-то проникли в Ваш номос, потому что мы не рождаемся заряженными идеологией, убеждениями и верованиями. Идеи приходят в нас через культуру, голос политического и через встречи с другими людьми. Эти каналы поднимают настолько огромный диапазон тем, что часто опережают наши собственные открытия, иногда даже превосходят мыслимое нами, отодвигая горизонт вообразимого.

Без внешнего диктата мы переживаем свой опыт с позиции наблюдателя или участника, реализуя собственную субъектность в выносе суждений или ином эквиваленте выбора. Однако право первенства в логике опыта, достигаемое внешним диктатом, транслирующим прототипы отношения, способно убедить в непреложной истинности транслируемого, в сакральной неоспоримости получаемой установки, замещающей собственный, более сырой и требующий повторений, рефлексии опыт знакомства. Огромные сообщества или массы в одновременности существования получают легко усваиваемые стратегии мышления и рецепции, избавляясь от необходимости думать, совершать логические шаги на пути к умозаключениям или новым вопросам, да и просто вникать в первоисточник – их замещают готовые лозунги и девизы. Их замещает быстро усваиваемая оптика. Это касается и прочтения философских систем, трактатов и взгляда на исторические коллизии. Так человеку угрожает утрата субъектности, превращение в автоматона – вещь, воспроизводящую алгоритмы, паттерны мышления в соответствующих ситуациях.

Мне вспоминается “Кодекс молодого философа” с Артемием Магуном (https://youtu.be/h1YaTAILt18). Краеугольный камень этого кодекса – внимательность к миру и его полноте, что придает значимость постановке вопроса о происхождении идей. В конце концов, вокруг идей солидаризируются, они движут людьми. Именно идеи и концепты формируют оптику, через которую открывается мир с его преимуществами и недостатками. Пожалуй, очень многое в вотчине умозрительного можно структурировать, реконструировав линию происхождения и распространения. Этим и занимаются гуманитарные науки, на чьем колоритном облике легко спекулировать, продвигая под их разнообразными формами публичности (книги, лекции) нужные идеи.

В то же время жизнь идет своим чередом без глубокой и повсеместной осведомленности со стороны субъектов истории о труде этих дисциплин. Общество созидает свою повседневность, поверхность нашего ежедневного быта. Позади каждой такой среды обитания (работы, приватного и публичного досуга, политической жизни, etc) есть свои экстраординарные события, выбивающиеся из предшествующей колеи и обеспечивающие новую повседневность возможностью существования. Вовсе не нужно знать о происхождении идей, покоящихся в основании нашей жизни или череды новых событий, чтобы руководствоваться ими, появляясь в сообществе, их исповедующем. Они уже здесь из-за вплетенных в историю событий, другое дело, история не останавливается и настойчиво развивается, требуя все новых и новых точек экстремума, воздействующих на старый уклад.

Каждый человек наделен субъектностью. Она выражается в способности выносить суждения и принимать решения, в реализации Самости и раскрытии номоса “Я”. Субъектность является даже в постановке лайка, в реакции, репосте, комментарии и просмотре, приводящих в движение алгоритмы сетей, ориентирующихся на массовость и усиливающих распространение контента – аккумулятора внимания. Доминация одних реакций над другими, распространенная в исходно локальных сообществах, настраивает на молчание и безразличие несогласных и побуждает умножать внешние признаки согласия, захватывая Самость колеблющихся или не знающих, чье незнание замещается легким знанием.

Чем чаще нечто оказывается перед глазами, тем привычнее оно, это касается даже резких эмоций и всего темного: насилия, гнева, буйства. Привычность же будет сплавляться с отношением к созерцаемому и переживаемому, а его можно подготовить. Самая примитивная модель мироощущения – бинарная оппозиция “мы-они”, дающая чувство причастности Большему, позволяющая прикоснуться к моменту солидаризации и разделить ответственность. Самая требовательная модель мироощущения – “Я-Другой”, где все сосредоточено на одном “Я”, принимающем многообразие Других.

Сейчас происходит коллапс реальностей и действительности. В самом деле, событие эсхатологического порядка, созидающее новую повседневность, где в интеллектуальном поле привычными становятся учения о катастрофах, насилии, ультра правом консерватизме и теологии простых людей. Их величие – это величие пылающей Северной Пальмиры в 17ом году, где пламенем охвачены палладианские массивы мысли, обрамленные в камень – подспорье для руин и пепелища, где огонь разжигается идеями и концепциями, занимающими мышление сотен, пытающихся помножиться на тысячи слушателей их лекций, на десятки тысяч читателей их книг и статей. Им нужна толпа, ревущая в солидарности под Кхорнитскими символами. Это громадная симуляция, лишенная естественных корней в настоящем, пытающаяся голосом тысячи пастей, порождающих низкосортный и массовый контент в благородной обертке, стать реальностью. И ей нужны автоматоны, воспроизводящие её энтелехию быть реальной и действительной.

“Тысяча пастей ревущей симуляции”.

Похожее