Альбом Оксимирона определенно стал ярким культурным событием, вскормленным ожиданием и попытками заполнить содержанием эту точку неопределенности. Катализаторы активности сообщества – это имидж Оксимирона, поддерживаемый как объект восхваления в панегириках поклонников и как объект нападок хейтеров, и мифология вокруг появления альбома. История могла бы остаться пустым каркасом, тянущимся из определенности в бесконечное ничто, куда подбрасываются догадки, предположения, воспоминания, латающие рассыпающийся остов. Произошло иное – плотно ощутимое событие. Тянувшиеся 6 лет без крупных релизов и призрачные упоминания воплотились и обрели содержание, став частью истории с концовкой.
Последний альбом Оксимирона, “Гор-город”, о котором отлично написал (https://vk.com/wall-50124058_7177) Женя Цуркан в “Сути философии”, вышел в 2015 году. Музыкальное произведение долгое время оставалось на слуху, подкрепляя тенденцию по формированию образа и определенной узнаваемости артиста, начатую прошлыми публикациями. Он внёс вклад в образ Оксимирона-поэта и автора более вдумчивого, расчётливого и аккуратного, чем прочие артисты, поставив особняком среди имён, представляющих массовую культуру. И для меня, во многом, размышления над альбомом – это размышления и о ней.
Если мысленно пронестись над интервалом с 2015 по 2021, то в памяти всплывут многие музыканты, карабкавшиеся поверх друг друга на Олимп внимания. Регулярный контент, тренды, шумные события и сюжеты, коллаборации и разногласия – здесь, безусловно, есть основание для исторической детализации, но даже при жанровом или стилистическом различии между музыкантами, большинство из них занималось перенаправлением аудитории и стимуляцией внимания к себе, своему контенту. Инструментом служат даже внешние трансформации и атрибуты, выливающиеся в ведение инстаграма и амплуа, впитывающее веяния моды. За совокупность методов, однако, стоит единственная цель – преодолеть проблему мимолетной славы. Фактически, массовая культура всегда существует в краткосрочной перспективе, являясь насущным примером кредо “лови момент” или “живи сегодняшним днем”. Осевшие в языке англицизмы как бы несут на себе печать такого типа длительности, отмежевываясь от более громоздких слов: тренд, ивент, хайп. Медиа – выразительный сегмент массовой культуры, подпитываемой самим собой и стремящийся удержать зрителя-покупателя, где по безликим паттернам задействуются персонажи для аккумуляции жизненных сил в этой хрупкой системе. Многие из артистов, появившихся за названный период, прекратили свою деятельность, уйдя на задний план обложек и новостей, а вырученные средства были перенаправлены в бизнес. Стандартная модель по накоплению финансового или зрительского капитала для новой деятельности: инстаграм, рестораны, кафе, бары, кальянные. Массовая культура в целом создаёт принцип жизни, при котором ты живешь не замыслами или идеями, а днями, глубоко погружаясь в контекст, зависящий от людей и по этой логике невероятно ускоряющийся, непрестанно ускользающий.
Все это густое варево биографий музыкантов было прям перед глазами – там ему и место. Безусловно, где-то позади этой неевклидовой плоскости располагались регионы, актуализирующие понятия немейнстрима, андерграунда, артхауса. И вот куда можно отнести Оксимирона и его новый альбом?
Незаметность отсутствия последующего за “Гор-городом” творчества развеялась с выходом песни «Кто убил Марка?», по своей продолжительности и автобиографическому содержанию ассоциирующейся с эпосом, новой точкой отсчёта, но главное – точкой, наложенной на невидимую линию, тянущуюся из 2015 года, и придавшей этой линии форму. Долгое молчание стало предметом обсуждений, а возвращение артиста стало живой темой, так как разворачивалось на глазах и подогревалось выходом песен, клипов, микстейпа. В итог Оксимирона выпустил в свет альбом «Красота и уродства» и об этом нельзя говорить как о мелком явлении или репрезентации сокрытого, непостижимо авторского. На мой взгляд, Оксимирон и его творчество являются гибридным искусством: они в центре внимания, однако идут несколько вопреки ему. В нем есть подлинная постмодернистичность, еще не увязшая с примате экономического над эстетическим. Стройная эклектика, смешивающая роли (слушатель и читатель), возводящая лабиринт из отсылок, имен, названий.
“Красота и уродства” не обладает концептуальностью, представленной в “Гор-городе”, однако песни можно сгруппировать по мотивам и категоризировать. Тема антиутопии, что смотрелась как модель с фантасмагорической плотью, здесь сближается с действительностью. Первые песни предлагают объемное, колоритное осмысление сегодняшнего дня, размещаясь недалеко от альбома “Хошхоног” Хаски и напоминая о фразе про игнорирование событий в “Кто убил Марка?”. Оригинально смотрится перспектива: ракурс задается интонациями автора, творца, в чей храм созидания вторгается политическое, нарушая мечтательный замысел неподвластности искусства всем прочим силам. И если от давления лэйблов с их контрактами Оксимирона ушел, о чем прямо заявляет в одной из композиций, то политическое и социальное он делает прямым предметом размышлений, противясь их диктату и их чертам, явленным в современности.
Постмодернистские мотивы в “Красоте и уродстве” сплошь и рядом: противоречия, обыгрывание хрестоматийных формул вроде особого пути России и “Рашн роуд Рейдж”, тема умозрительных наслоений на мир и искаженных реальностей, куда заброшены люди. Этот декаданс не страшен и сознательно вводится в текст, Оксимирон признается в любви к пограничной вехе между XIX и XX в., когда модерн пребывал в зените, готовясь раствориться в интертекстуальности сакральной жертвой. Раз эту тенденцию так сложно обойти глазом, то ее надо как-то осмыслить, принять. Вдобавок, лексическое многообразие, встречаемое нашей русской текстовой культурой, в которой толпа часто пытается рассуждать в категориях “графомании” и “шедевра”, будто нет других форм существования текста. Мне тоже пришлось поучаствовать в этой игре упоминаний – посмотреть на genius слова, имена, референсы. Оксимирон будто выстраивает перед слушателем лабиринт со множеством направлений для движения, но все же проводит нас по одному единственному, вскользь касаясь других дверей. Его эрудиция не стремится погрузить нас в гипер сложный текст, многое присутствует полнокровно лишь в пределах нескольких строк, оставаясь невостребованным в масштабах текста или альбома, задавая миниатюрную образность, необходимую в момент произнесения. И именно произнесения – звук – это ключевой повод введения такого объема топонимов и имен. Есть общее начало меду Оксимирон и Моргенштерном – они работают со звуком, где-то дорабатывая ритмический рисунок, где-то упражняясь в вокализе, но Оксимирон подходит к своему делу очень щепетильно, выходя за крохотные границы возможного в мире автора-Моргенштерна. В первую очередь текст Оксимирона – это звук, необходимый смысл легко схватывается, все остальное – копания, игра по обнаружения окрасок и интонаций фрагментов каждой из композиции. В сущности, это очень тонкая и филигранная работа: организовать слова так, чтобы сохранить выразительную в смысловом плане значимость и сделать их способом особого звукоизвлечения.
Думаю, в этом подлинная уникальность Оксимирона. Он смотрится в качестве яркого и умелого постмодерниста. Род его деятельности, от части форма – легко считываемые и воспринимаемые остатки традиции, выросшей в доминанту массовой культуры (рэп – главный музыкальный жанр на сегодняшний день). Однако он приводит сюда литературу, более тяжеловесную и пребывающую тут афористично. На недавнем стриме Замай назвал композицию “Мох” графоманией, где куплеты существуют для наращивания тела поверх скелета-концепции. На мой взгляд, дело не совсем так. Оксимирон в принципе иначе формирует свой образ, преподносит себя как кардинально другого персонажа, присутствующего в водах массовой культуры и культуры высокой. Но кто виноват в том, что высокая культура постмодерна – это фрагменты? Все же, ловкая игра, оживляющая символизм строк на короткие мгновения, а текст оставляющая в памяти на долгий период – тоже по-своему прекрасно.
