Вступив в войну с реальностью, государство превращается в релятивиста. Скандал с диссертацией Мединского, дело против Серебренникова, пляски вокруг «Матильды» – это проявления эпистемологических установок, засевших в головах чиновников и определяющих общественно-политическую жизнь в России.
В апреле 2017 года группа учёных-историков обратилась в ВАК с требованием лишить министра культуры России Владимира Мединского степени доктора исторических наук. Как указывали заявители, докторская диссертация Мединского содержит многочисленные анахронизмы и методологические ошибки. В частности, министр считает, что
«Критерием положительной или отрицательной оценки […] могут быть только национальные интересы России. […] Взвешивание на весах национальных интересов России создаёт абсолютный стандарт истинности и достоверности исторического труда»1.
Как считают заявители, «и по содержанию, и по стилю [выводы диссертации] приближаются к пропагандистскому памфлету. Cчесть их результатом научного исследования, хотя бы и посредственного, практически невозможно».
В июле министр ответил своим оппонентам3 – и этот текст обладает, на наш взгляд, большим эвристическим значением, которое выходит за пределы всего сюжета с диссертацией. Мединский вовсе не пытается защитить свою добросовестность как учёного и отбросить обвинения в ангажированности, предвзятости, непонимании научной методологии. Напротив – он настаивает, что ни одно историческое исследование не может быть не ангажированным.
Основные аргументы Мединского следующие:
«Нет вообще никакой “абсолютной объективности”. Разве что с точки зрения инопланетянина».
То есть все люди мира пристрастны в силу государственно-политической аффилиации, любая научная истина относительна. Тут министр предстаёт перед нами в качестве релятивиста. Патриот России может написать научное исследование только такое, которое служит «национальным интересам» России; а «либерал» (как Мединский часто называет оппонентов), живущий на западные гранты – эти интересы подрывающее. С точки зрения «либеральных историков», диссертация Мединского ошибочна, ангажирована и антинаучна. С точки зрения патриотов, она совершенно адекватна и представляет большую практическую ценность, потому что служит национальным интересам.
Поскольку не существует истины, свободной от субъективности, и любая историография выражает политическую идентичность историка, а значит, служит коллективным интересам его группы, остаётся только отказаться от критерия объективности и стараться в своих работах служить непреходящей, по Мединскому, ценности – интересам своей группы. В сущности, этот аргумент также превращает Мединского в трансценденталиста: ведь он постулирует политическую и национальную принадлежность как априорное условие возможности познания. Другими словами, нельзя не быть ангажированным в пользу тех или иных идеологии, государства или нации, поэтому критерий научной объективности, по мнению Мединского, следует отбросить.
Позиция министра также перекликается с учением античных скептиков:
«Нет такого добра или зла, которые были бы общими для всех, а стало быть, нет добра и зла от природы». «[О]дно и то же для одних справедливо, для других несправедливо, для одних добро, для других зло», – гласит пятый скептический троп7, 386.
Идеалом скептиков было воздержание от суждения – эпохе (от чего, конечно, далёк министр) в силу невозможности достоверного познания и отыскания истины. Мединский вполне согласен с последним, однако делает совершенно противоположный вывод: раз всё относительно, то все противоречащие позиции могут быть истинны одновременно. Занять следует ту, которая, как уже говорилось, соответствует выдвигаемому Мединским «абсолютному стандарту истинности».
Следующий аргумент таков:
«Прошлое – всегда реконструкция из настоящего». «Зажмурьте глаза, глубоко вдохните и признайтесь хотя бы сами себе, молча. Признайтесь: достоверного прошлого не существует. Ибо уже через 5 минут любое событие начинает бытовать как интерпретация. Не говоря уж про пять веков. Не говоря уж про 25 версий двадцати пяти свидетелей, интерпретированных двадцатью пятью историками с разными взглядами», – эмоционально призывает министр.
Этот аргумент базируется на самой природе времени и памяти, в силу которой события прошлого и будущего существуют в нашем сознании лишь как представления, воспоминания, планы, ожидания и так далее, – то есть не даны непосредственно. Из-за этого некоторые науки лишены возможности эксперимента и вынуждены прибегать к дедукции и индукции для того, чтобы реконструировать отдалённые от нас во времени события.
Но Мединский в своём аргументе выступает против этих основных научных методов, в духе философского скепсиса настаивая, что всё, что дано нам с достоверностью, меньшей абсолютной, должно быть отброшено. Стоит ли говорить, что такая методологическая позиция элиминирует саму возможность научного познания. Более того, если мы в принципе не способны реконструировать историю отдалённых от нас событий, то мы не можем реконструировать вообще ничего в прошлом, включая ту историю, которая дана нам «наиболее непосредственно» (и при этом всё же опосредованно в силу природы сознания) – историю собственной жизни. Ведь феномены памяти даны нам лишь с ограниченной ясностью (в отличие от ощущения в «точке сейчас»), значит, они также подлежат реконструкции (хоть и иного рода по сравнению с реконструкцией исторических событий).
Далее, говорит Мединский:
«история не существует без фактов. Но факты – это не только события, не только объекты материальной культуры – курганы, черепки и пирамиды. Идеи и мифы – тоже факты. […] Не видеть в мифе факта – значит перестать быть историком».
Из этой, казалось бы, верной позиции Мединский делает парадоксальный вывод: во-первых, мифы и вообще общественное сознание как объект историографии важнее пресловутых «курганов и черепков», то есть квантифицируемых исторических явлений и событий.
«Что более повлияло на ход Великой Отечественной? Сам бой 4-й роты политрука Клочкова под Волоколамском, уничтоженные 28 (или 128?) бойцами 17 (или 10?) – да какая, к черту, разница! – фашистских танков? Или тот самый миф-образ, созданный журналистами “Красной звезды”?» – вопрошает министр.
Во-вторых, исторические мифы должны не просто беспристрастно описываться учёным как артефакты духовной культуры своего времени, а быть принятыми как истинные или отброшенными как ложные.
Напомним, что критерием истинности у Мединского служит «соответствие национальным интересам России». Если конструкт идеологии или пропаганды может быть использован для продвижения этих интересов, как их понимает Мединский, он должен быть объявлен истинным. Миф о 28 панфиловцах или любой другой «патриотический» миф становится в руках государства – при посредстве «патриотических» историков – инструментом воздействия на общественное сознание, примером «патриотического воспитания», – в общем, служит инструментом государственной пропаганды. Историки в этой модели занимаются не поиском истины, а лишь обогащают и развивают государственный супермиф.
Итак, в тексте Мединского нам удалось идентифицировать следующие позиции:
- скептицизм;
- релятивизм;
- поддержка ремифологизации;
- и, кроме того, прагматизм.
Критерий истины для него – полезность государству; исторические данные, которые невыгодны или неудобны для государства, следует объявить ложными, а тех, кто на этих данных настаивает – заклеймить эксплетивами, исключить из общественного поля.
Мединский не просто искренний этатист по своим взглядам. Он – высший государственный чиновник, влиятельный агент государства, который занимает свою должность для того, чтобы осуществлять государственную политику. Чтобы её осуществлять, он должен иметь взгляды, которые бы соответствовали тому пониманию истины, пользы и объективности, которых придерживается российская власть. Поэтому эпистемологическая позиция Мединского – это позиция, которую имплицитно занимает всё российское государство. Чтобы доказать последний тезис, приведём несколько примеров.
21 июня 2017 года театральный режиссёр Кирилл Серебренников обратился на своей странице в Facebook4 с просьбой помочь ему доказать Следственному комитету РФ, что проект «Платформа» и спектакль «Сон в летнюю ночь» существовали. Государственное обвинение считает, что спектакль «Сон в летнюю ночь» не состоялся, и деньги, которые на него выделило государство, были похищены коллегой Серебренникова бывшим гендиректором «Гоголь-центра» Алексеем Малобродским. «Защита Малобродского в качестве доказательства обратного привела многочисленные рецензии на постановку. Но прокурор в ответ на это заявил, что «написать можно всякое»»5.
Вряд ли даже прокурор и следователи по делу «Гоголь-центра» считают Серебренникова (22 августа арестован и переведён в статус обвиняемого, находится под домашним арестом) и его коллег преступниками, угрожающими государственной безопасности. Однако их арест служит национальным интересам России, так как любые репрессии и ужесточение режима, с точки зрения государства, режим усиливают и внушают страх внутренним врагам. Следовательно, всё, что указывает на вину фигурантов дела, истинно. Всё, что указывает на их невиновность (рецензии о спектакле, афиши, билеты) – ложно. Серебренников и сотни зрителей, которые посетили его спектакль в России и Франции, правы внутри своей ангажированной, относительно-истинностной позиции, но и СК РФ прав не меньше.
Из нескольких противоречащих друг другу надо выбирать ту, которая служит государственным интересам, то есть позицию государственных органов (ведь государство не может действовать против собственных интересов). Что же касается самого факта постановки спектакля, то, как мы показали ранее, установить его истинность невозможно, ведь любое событие прошлого – это всегда недостоверная реконструкция, а тот, кто ею занимается, обязательно ангажирован и пристрастен. Если Мединский считает, что реальные события можно игнорировать в угоду сохранения мифа о 28 панфиловцах, тем более можно игнорировать такое незначительное событие, как постановка спектакля.
Домыслы о том, что арест Серебренникова – это «наезд» на Мединского (в другом варианте – на Суркова), не имеют особого значения, даже если они отражают истину. Можно сколько угодно рассуждать о войне кремлёвских «башен», но эпистемологический фундамент, на котором построена современная Россия, монолитен.
21 июля в Сочи состоялась «детская прямая линия» с Владимиром Путиным. На вопрос одной из участниц, почему сокращается количество бюджетных мест в вузах, а стоимость обучения возрастает, президент ответил: «Количество бюджетных мест не сокращается. Количество бюджетных мест увеличивается»6. На возражение, что этому противоречит официальная статистика, президент повторил своё краткое опровержение.
Почему этот эпизод не вызвал информационного резонанса, кроме как в оппозиционных кругах? Ведь тут заблуждаются либо президент, либо государственные органы (Министерство образования, Служба государственной статистики), данные которых опровергают его слова. Оба варианта чрезвычайно скандальны. Кто же прав – президент или Росстат? В релятивизме того толка, что мы приписываем Мединскому, закон исключённого третьего не работает так, как в стандартном научном или даже обыденном мышлении. Поэтому творцы революции «заложили атомную бомбу под здание, которое называется Россией», но распад СССР – «крупнейшая геополитическая катастрофа века»8. Значит, можно канонизировать расстрелянных этими творцами детей, а останкам убийц поклоняться, как мощам святых.
В логике мифа противоречащие суждения и позиции не исключают друг друга, подобно тому, как Пифагора одновременно видели в Метапонте и Кротоне. Двоемыслие, в которое нас ввергают государственные СМИ, пропаганда и чиновники, уже не воспринимаются как нечто противное логике и здравому смыслу. Какие бы ни были противоречия, правы все и сразу, если их деятельность соответствует интересам государства.
Государству тяжело конкурировать с «объективной реальностью» – то есть такой, которую нам предлагает научный метод со своими орудиями и критериями – дедукцией, экспериментом, верификацией, непротиворечивостью и доказательностью. Для этого оно не просто имплицитно подразумевает, а прямо объявляет3 такую реальность недоступной или несуществующей, а взамен предлагает считать реальным лишь самосознание коллективного политического субъекта. Удивительно ли, что основным агентом, который хочет влиять и успешно влияет на это самосознание, является опять же государство. Оно активно конструирует альтернативную мифологическую реальность, критерием истины в которой является вовсе не корреспондентный, не соответствие мышления вещам, а особый вариант прагматического, считающий истинным то, что соответствует укреплению и безопасности государства. История в такой модели в конце концов перестаёт быть наукой, превращаясь в государственное мифотворчество, служащее индоктринации граждан.
Можно возразить, что так или иначе все государства ради поддержания лояльности и усиления контроля за гражданами заинтересованы в насаждении идеологии, поддержке выгодных мифов. Тем более, что в аспекте идеологизации истории современная Россия следует традиции отношений науки и государства, заложенной ещё на заре советской власти. Сохраняется и стилистика отношений: аргументы ad hominem применяются сейчас, как применялись тогда – при большевиках несогласных с официальной линией называли малосознательными, уклонистами, буржуазными недобитками; Мединский же на каждом шагу в своей статье3 называет своих оппонентов «либералами» и получателями «грантиков». Однако даже в СССР самые значительные случаи политизации науки (лысенковщина, осуждение кибернетики) маскировали под «борьбу с лженаукой». Да и сам советский миф государство постоянно пыталось соотнести с исторической реальностью, создавая идеологизированные паранаучные дисциплины. Даже в наиболее пострадавших от идеологии науках (истории, философии, социологии) для доказательства истинности какого-либо довода недостаточно было заявить о его соответствии «национальным интересам» СССР.
Что такое эти «национальные интересы» – также непростой вопрос. По-видимому, рассуждая о них, Мединский совершает классическую для русского сознания ошибку – смешение государства и нации (или, уже, народа). Как этатист, он не смеет допустить, что интересы народа весьма часто идут наперекор интересам государства. В его логике что хорошо для государства, хорошо и для народа. Квинтэссенция этого умонастроения – известная максима Вячеслава Володина (тогда – замглавы администрации президента РФ): «Есть Путин – есть Россия, нет Путина – нет России»2.
Государство не просто творит собственную мифологию и насаждает её в качестве национальной и универсальной; не просто выставляет её ключевым элементом национальной идентичности. Если политическая принадлежность не может быть отброшена и является трансцендентальным условием занятий наукой, а истина есть то, что выгодно государству, тогда государственная власть и есть тот субъект, который обладает монополией на историческую и любую другую истину.
Почему российское общество с такой лёгкостью отдаёт ей эту монополию? Наша рабочая гипотеза – из-за категориальной ошибки в виде смешения истины и правды. Правду часто понимают как специфически русский концепт, как социальную справедливость или набор экзистенциальных ценностей – «правое дело». В последнем значении правд может быть одновременно сколько угодно – правда красных, правда белых, махновцев, кронштадтских матросов и так далее. Правое дело, как его понимали все эти группы – это борьба за правду, то есть за установление справедливости. Но понимали они справедливость по-разному в силу пресловутых «классовых интересов». Последние, в сущности, совпадают с «национальными интересами» Мединского, ведь даже согласно марксистско-ленинской схоластике государство и его институты суть порождение класса-гегемона, которому принадлежит власть в той или иной стране. Этот же момент отражает народный афоризм: «Правд много, но истина одна».
Большевики вряд ли смогли бы победить в Гражданской войне, если бы их проект не подразумевал осуществления народной правды-справедливости. Но символом того же самого обещания правды российское государство было и до революции. Миф дореволюционной России о народе, состоящем в патерналистских отношениях с монархом («народность») трансформировался в советский миф о справедливом государстве рабочих и крестьян в том отношении, что и там и там государство позиционировало себя гарантом осуществления и поддержания правды-справедливости. Более того, обещая правду-справедливость, государство присваивает себе её, а вместе с ней – и правду-истину. Поскольку справедливость у всех (либералов и патриотов, красных и белых) разная, мультиплицируется и истина. Одновременно русское сознание полагает истинными и вечные язвы страны – нищету, коррупцию, бесправие, и считает Россию величайшей страной на земле. Но преступления государства – какими бы они ни были – в глазах народа не соответствуют истине, поскольку не соответствуют правде. Народ желает только правды, а не истины. Чиновники вплоть до президента могут лгать, нарушать предвыборные обещания, демократические процедуры – всё это не имеет значения, поскольку в глазах народа только государство может дать ему справедливость (окоротить «либералов» и «олигархов»), которая важнее истины.
С победой Дональда Трампа на выборах президента США западные журналисты заговорили об эпохе пост-правды, в которую входит Америка и, возможно, весь остальной мир. Post-truth – это ситуация, в которой для индивидуального или общественного сознания субъективные и ангажированные взгляды, убеждения и позиции важнее, чем доказанные факты. Другими словами, пост-правда – это черта мифологического мышления; вернее, мышления в эпоху ремифологизации. В эту эпоху инструменты для познания мира, подаренные нам Просвещением, оказываются дискредитированы, а волюнтаризм и субъективизм в познании берут верх над реализмом и объективностью.
Описанную в данном тексте ситуацию можно назвать российским вариантом эпохи пост-правды. В американской ситуации мы видим всё то же: релятивизм «альтернативных фактов», эмоциональность, которая важнее нейтральности, пристрастность не критикуется, а поощряется, научная объективность пренебрежительно сбрасывается со счетов. Но в отличие от многих россиян американцы не деифицируют своё государство. Они хорошо понимают разницу между государством и народом, более того, зачастую они их противопоставляют. В США существуют мощные либертарианские движения, а small government – ключевая позиция многих видных деятелей Республиканской партии. Государство не может навязывать обществу единую идеологию, поскольку недостаточно влиятельно. Главными источниками post-truth там являются маргинальные течения (The Flat Earth Society), сторонники теорий заговора (Info Wars), реакционные Интернет-ресурсы (Breitbart, 4chan), политики-популисты.
В России же государство не только поощряет мышление в духе пост-правды среди граждан, но и само часто действует, как будто у него нет необходимости считаться с реальностью. Интегральный российский миф (который состоит из мифологизации всей истории России, начиная с древней истории до настоящего времени – и особенно из мифологизации советского периода) чрезвычайно комфортен для групповой морали российских граждан. Тем более он удобен для власти – цементируя общество, миф внушает гражданам преданность государству как источнику и основному герою мифа. Помимо лояльности, миф заставляет чувствовать враждебность ко всем дискурсам, которые ставят сакральность государства и самого мифа под вопрос. И так, по обе стороны океана, под влиянием ли государства, или же сами по себе, мы расстаёмся с гносеологически адекватной реальностью и отбываем в сферу мышления, где истины не существует, а правота обеспечивается либо силой убеждения, либо одобрением со стороны властей предержащих.
1. Заявление о лишении Владимира Ростиславовича Мединского учёной степени доктора исторических наук (http://wiki.dissernet.org/tools/vsyakosyak/MedinskyVR_ZoLUS.pdf)
2. Володин: без Путина нет России и атака на Путина – атака на Россию (https://www.novayagazeta.ru/news/2014/10/23/107050-volodin-bez-putina-net-rossii-i-ataka-na-putina-ataka-na-rossiyu)
3. Мединский В. Интересная история (https://rg.ru/2017/07/04/vladimir-medinskij-vpervye-otvechaet-kritikam-svoej-dissertacii.html)
4. Кирилл Серебренников | Facebook (https://www.facebook.com/kirill.serebrennikov/media_set?set=a.10156184692354338.1073741899.666429337&type=3&feed=true)
5. Серебренников призвал зрителей доказать факт проведения спектакля «Сон в летнюю ночь» (https://www.novayagazeta.ru/news/2017/06/22/132753-serebrennikov-prizval-zriteley-dokazat-fakt-provedeniya-spektaklya-son-v-letnyuyu-noch)
6. В Сочи прошла “детская” прямая линия Путина. Чем опасен Навальный, президент РФ объяснил на примере Украины (http://www.newsru.com/russia/21jul2017/putindeks.html)
7. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: Мысль, 1979.
8. Путин возложил на Ленина вину за распад СССР
(http://www.rbc.ru/politics/21/01/2016/56a0dff99a7947088366e0e6)
