Заключительная часть тетралогии. Первая: Мор бесцветия. Вторая: Красная смерть. Третья: Соцветие войны.
Вот наступают дни, говорит Господь Бог, когда Я пошлю на землю голод,
– не голод хлеба, не жажду воды, но жажду слышания слов Господних.
И будут ходить от моря до моря и скитаться от севера к востоку,
ища слова Господня, и не найдут его.
(Ам.8:11-12)
И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.
(Ин.1:5)
Окружающий нас мир полон цвета. Однако не только зримым вещам свойственны цвета, но и незримым: нашим ощущениям, чувствам, переживаниям и мыслям. Всё не просто окрашено в цвета, некоторым образом многое из цвета происходит.
Стоит закрыть глаза, и вся вселенная утонет в черноте, а едва мы их откроем – окажемся в мире белых вещей. Вещей на самом деле не воспринимаемых как белые, а имеющих всевозможные оттенки различных цветов радуги, но любая из этих вещей предстает нам в свете, а значит, имеет нечто от белизны.
Этот текст – попытка взглянуть на голод, который свойственно испытывать человеческой душе, сквозь своеобразную “черно-белую” призму.
Черный и белый цвет
Черный цвет – цвет тьмы, которая была изначально, как говорят о том религии, мифы и даже научные теории. Весь космос выражался в черноте, не обладающей тонами и оттенками, началом и концом. В ней отсутствует жизнь, но существует ее возможность.
С возникновением полихромного мироздания, когда свет отделяется от тьмы (или, если прибегнуть к научной мифологии, осуществляется большой взрыв), черный цвет распластывается по небу полотном ночи и отступает в темные пещеры. В пещерах можно найти отдохновение, более-менее безопасный сон, неведомые тайны и сокровища, но, с другой стороны, эти тайны могут быть и зловещи, а прохладный мрак – скрывать опасных тварей. Подобный же двойственный взгляд относится и к черной ночи, и к туче, пугающей, грозной, но содержащей в себе спасительный дождь. Черный цвет желанен и тревожен.
В темноте все существующие вещи смешиваются – утрачивают черты и границы в хтонической почве черного, но из тьмы же они возникают вновь. Отсюда и своеобразное свойство этого цвета (как цвета земли) – плодородие, с которым в языческом мире были связаны соответствующие богини (Кибела, Геката, Исида и пр.) Другой характер черного проявляется в его связи со смертью, которую он выражает. Так в древнем Египте проводник мертвых бог Анубис чернокож и сам загробный мир, в который отправляется душа после гибели тела, темен.
Черный – цвет труда и рабочего сословия.
Есть и более специфические значения черного, например, это цвет крыла ворона, а в скандинавской мифологии именно вороны Хугин и Мунин (Мысль и Память) помогают богу Одину знать всё происходящее – они символизируют мудрость. Но, например, у Платона в книге “Государство” в черной тьме пещеры пребывают узники, лишенные света идей и видящие лишь их тени (нечто только частично светлое/белое).
В христианстве значение черного цвета так же двойственно. С одной стороны, его связывают с дьяволом, скорбью, запустением и печалью. С другой, это цвет душевного покоя, умиротворения, аскезы и, как и белый, целомудрия. Монахи облачаются в черное в знак своей смерти для мира и стремления к аскетическим высотам. Черный цвет напоминает им о бренности дольнего удела, и, отталкиваясь от этого осознания, монах ищет горней (белой) правды.
Белый цвет – это свет. Через утверждение света творится мироздание. В свете различаются предметы и осознаются мысли. Свет отделяется от тьмы или из тьмы происходит, но при этом его принципиальная инаковость по отношению ко тьме делает их абсолютно противоположными друг другу. Переходя в хроматическую плоскость, можно сказать, что там, где пребывает белый цвет, убывает черный и наоборот. Нечто среднее между ними представляет собой серый, который, впрочем, почти всегда воспринимается как некое иное цветовое измерение – измерение тоски, обыденности, но порою и надежды.
Но вернемся к белому. Непорочность, святость, безупречность, чистота – почти универсальные значения этого цвета. В христианстве это в большей степени цвет нравственной чистоты, а, скажем, в буддизме чистоты сознания, но и то и другое возводится к единому принципу белизны (впрочем, содержание понятия чистоты в традициях, разумеется, различается).
Белый – это еще и цвет преображения души и образа мысли, вечной жизни и славы. Одежды Христа стали ослепительно белыми во время его Преображения на горе Фавор.
Негативного смысла этот цвет почти никогда не имел, но всё же его можно допустить. Так апостол Павел говорит о том, что “сатана принимает вид Ангела света” (2Кор.11:14).
Или можно взглянуть на критику аббата Петра Достопочтенного “белого монаха” Бернара Клервоского и всех монахов-цистерианцев. Аббат упрекает их в ношении белоснежных одеяний как неоправданной претензии на святость и непорочность, в противовес ставя традиционные черные облачения как форму признания своего скромного места перед Богом. По сути, не сам белый цвет в подобном восприятии негативен, а то, что он поддельный, неискренний.
Голод
Человеку присуще тосковать. Он ищет и желает нечто, но довольно редко осознает что именно, зачастую он и о желании своем не догадывается, а просто предается невнятной и в разной степени мучительной тоске. Чего-то ему фундаментально недостает – вне себя и в самом себе, и хоть многое может радовать, но и самая искренняя радость рано или поздно иссякает, обнажая свою недостаточность. Отсюда берет начало душевный голод.
Обыкновенно, это смутное чувство неудовлетворенности существа человек пытается исправить теми или иными благами мира: новым автомобилем, развлечениями, карьерой, книгами, творчеством, семейной жизнью и прочим. И, несмотря на несомненную ценность многих из этих вещей, ничто из этого не оказывается достаточным само по себе – из суммы ценностей не складывается ничего цельного. Зачастую, к сожалению, люди этот голод не пытаются объять и разрешить, а стараются бесконечно удовлетворять, будто таким образом ему можно положить предел.
Человек наедине со своим голодом – в такой экзистенциальной обстановке проходят людские жизни. Само это ощущение провоцирует человека на деятельность, а его судьбе задает динамику. Но вне зависимости от того сколь плодотворен человек на своем жизненном пути от него может ускользнуть главное – самое тайное, однако самое близкое; невыразимое, и выражаемое всеми вещами; далекое, но всегда предощущаемое. Когда в ответ на голод душа расширит себя допущением существования того, чего она подлинно ищет, на нее упадет отблеск света, в котором всё раскрывает свой смысл и даже голод души обретает насыщение.
Только что есть этот свет?
Черно-белый голод
Вроде всё понятно, логично и последовательно, никакие тайны не скрываются уже более от человеческого мышления в тот момент, когда на белой картине мировоззрения возникают черные разводы сомнений и тревог. Рациональный эскиз мировосприятия утрачивает гармонию, и зачастую произведение человеческих мыслей полностью окунается в черноту. Иногда это называли черной ночью души или алхимическим нигредо, сейчас чаще называют депрессией или меланхолией. Между всеми этими понятиями есть фундаментальная разница, но нас, прежде всего, интересует цвет, в котором они себя проявляют, – черный.
Черный – цвет всевозможности рождаемой из невозможности. Тот, кто в него окунулся, острее ощущает присущий его душе голод. Он ищет то, что расторгнет узы темной монохромности – светлой ясности, которую не объяла тьма. И если человек не срывается в абсолютную черноту отчаяния и безнадежной усталости, то белый цвет вновь себя являет на полотне мировосприятия, но его оттенок немного другой. Более светлый или более темный.
Через черный цвет сердце человека оберегается от преклонения перед своей неизбежно неполной человеческой мудростью, той или иной концепций, или мнимо исчерпывающим всё жизненным опытом. Понукаемый душевным голодом, тоской по ослепительно белому цвету, который люди некогда созерцали или о котором всегда догадывались, человек творит себе идола, которого возводит на место абсолютной белизны. У многих этот идол серого цвета, “теплохладного”, однако посветлеть он может, как это ни парадоксально, через широкие черные мазки по картине мира.
Желание обнаружить подлинный белый цвет в черном мире – это то, что движет голодом человеческой души.
Зрение из слепоты
В девятой главе Евангелия от Иоанна рассказана история слепого от рождения человека. Весь мир для него – черная, непроглядная тьма. Он просит милостыни, но милостыня от людей не рассеивает кромешного мрака его жизни.
И вот этого сломленного и обреченного человека исцеляет Иисус. Слепой обретает зрение, и всевластие черного рушится – цвет мрака становится лишь одним из цветов окружающего мира.
Это чудо возмущает фарисеев и книжников, так как совершено в субботу, и тем самым нарушает установленные обычаи, на что Господь таинственно отвечает: “на суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы” (Ин.9:39). Некоторые из фарисеев попросили уточнений: слепы ли они? И Иисус вновь ответил непонятными для них словами: “если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас” (Ин.9:41)
До исцеления, слепой существовал в мире, в котором все цвета спектра сводились к одному – черному. Он был во тьме не только мирской, но и духовной, что целиком и полностью понимал. Фарисеи же своего положения не сознавали, уверенные, что свет открыт им в законе, премудрости, обрядах и прочих важных вещах. За всеми этими действительно важными понятиями они позабыли главное – живое Откровение. Их огрубевшее сердце убедило себя, что Откровение есть нечто ультимативное, похожее на инструкцию по богопочитанию. Быть может и об этой людской склонности говорит Господь в словах “Итак, смотри: свет, который в тебе, не есть ли тьма?” (Лк.11:35)
Ведь человек слеп и живет во тьме, если он отгородился за громоздкой или не слишком системой своих взглядов от живого Смысла вещей, который необходимо понять, осознать и, самое главное, непосредственно пережить. Человека пугает риск, связанный с тем, что вся его вымученная концепция мира может пошатнуться и рухнуть – ведь тогда он останется наедине с черной и голодной бездной безнадежности. Но рано или поздно любые человеческие конструкты обречены на распад. Их обрекает внутреннее чувство – голод. Вечный голод… Тоска по месту, где от внешней и внутренней тьмы отделится преображающий свет зрения.
За текст благодарим коллегу из Мифологического клуба “Дельфин”.
Иллюстрация: Alexander Stein.
